«Коллективное регентство» или «война всех против всех»: сценарии и риски нового срока Путина
ЦИК вот-вот проведет регистрацию кандидатов в президенты, избирательная кампания войдет в горячую фазу, но по поводу ее итога ни у кого сомнений, кажется, нет: Владимир Путин не просто фаворит, а единственный безоговорочный бенефициар. Вместе с тем Владимиру Владимировичу не позавидуешь: опубликованный на этой неделе «кремлевский доклад» американского Минфина, как бы над ним ни потешались, на самом деле закрывает главу о «путинской стабильности». Поголовность, неизбирательность «черного списка» (туда угодили и либеральный Герман Греф, и «прописанный» на Западе Михаил Фридман, и сторонящиеся власти Дмитрий Рыболовлев и Олег Тиньков, и пострадавшие от нее Михаил Гуцериев, Владимир Евтушенков, Дмитрий Каменщик, Глеб Фетисов и прочие), возможно, свидетельство не столько некомпетентности или недобросовестности исполнителей, лояльности администрации Дональда Трампа российской верхушке, сколько, напротив, их коварности.
За первые сутки после выхода «кремлевского доклада» российские «олигархи» потеряли более миллиарда долларов. По оценке Центра стратегических разработок, последствия санкций, если они будут применены против участников «доклада», обойдутся российской экономике в 2% ВВП (за весь прошлый год он вырос на 1,5%). Но даже это не самая большая проблема в сравнении с политическим «эхом». Отныне любой из 210 фигурантов — на крючке у американских политиков, под угрозой включения санкций (они уже обещаны), а ведь у многих из них в Америке недвижимость, родственники, бизнес и деловые связи. Отныне любой из их контрагентов, не только в США — по всему миру, сто раз прикинет, продолжать ли отношения с «токсичным русским».
«Санкции будут только консолидировать элиту вокруг Путина, — высказался на „Фонтанке“ профессор ВШЭ Евгений Коган. — Надо совершенно не знать истории России, чтобы думать, что санкции могут перессорить элиты. Все взаимно повязаны. Система будет себя очень сильно и мощно защищать». «Только при самом радужном стечении обстоятельств вся элита соберется против Путина, чтобы избавиться от источника проблем: для этого в ней слишком много противоречий», — это взгляд Александра Баунова из Московского Центра Карнеги. «Недовольство, страхи, сомнения внутри российской элиты этот закон породит. А также стремление убежать, вывести активы. Но ожидать сейчас революции совершенно беззубого, беспомощного российского класса, тем более бизнес-класса, самого трусливого из всех подразделений российской элиты, когда в обществе все спокойно?» — поделилась с Deutsche Welle международник Лилия Шевцова.
Однако так думают не все. По мнению других политологов, Владимир Путин столкнулся с опасностью зреющего «дворцового переворота». И американский доклад здесь лишь катализатор.
Власть с двойным дном
Нет дыма без огня, источник сегодняшнего напряжения надо искать с первых дней Владимира Путина на посту президента, в 2000 году, убежден публицист Владимир Пастухов. Попав во враждебную и неуправляемую среду позднеельцинского управленческого аппарата, рассуждает Владимир Борисович, свежеиспеченный глава государства естественным образом начал создавать собственную систему власти, параллельную официальной. Естественно — потому что это, в общем, в российских традициях: точно так же действовал когда-то Иван Грозный в борьбе с боярами (считай, тогдашними олигархами и подчиненной им бюрократией) опершийся на опричнину, орден наиболее приближенных, преданных и доверенных. «Но у опричной системы есть свои недостатки, — указывает Пастухов. — Все русские государи и государственные деятели, порождавшие ее, рано или поздно стремились от нее избавиться, как только она решала поставленные задачи. Путин не исключение. Долгие годы в кругу своих „друзей“ он оставался „первым среди равных“. Он вынужден был терпеть их выходки, их алчность, их тщеславие, их неискренность только ради того, чтобы с их помощью можно было контролировать огромный и плохо управляемый бюрократический аппарат. Отчасти он зависел от них, и эта зависимость с каждым годом тяготила его все больше и больше, не говоря уже о том, что она в значительной степени дискредитировала его как лидера».
«Точно так же действовал когда-то Иван Грозный в борьбе с боярами (считай, тогдашними олигархами)»
По подсчетам Глеба Павловского, ближайшее окружение, личный «двор» Путина — это не меньше полсотни семей, через фильтр которых он смотрит на Россию и мир. С течением времени эти «опричники» — друзья детства, сокурсники, сослуживцы по КГБ, подчиненные и компаньоны петербургского периода биографии, охранники, адъютанты, секретари, помощники и так далее — влились в официальные государственные и квазигосударственные структуры, заняв командные высоты в администрациях и бизнесе (Дмитрий Медведев, Виктор Зубков, ныне отставленный Владимир Якунин, семья Ковальчуков, братья Фурсенко и Ротенберги, Александр Бастрыкин, Сергей Иванов, Алексей Миллер и другие). «В последние годы назначение на публичные посты получили протокольщик Путина [Антон] Вайно, ординарец Путина [Алексей] Дюмин, еще один ординарец Евгений Зиничев, — напоминает публицист Константин Гаазе. — Этот тренд сегодня принято называть „кадровой революцией“ 2016–2017 годов». (Поясним: Вайно на сегодняшний день — руководитель администрации президента, Дюмин — губернатор Тульской области, Зеничев пробовался главой Калининградской, но спустя пару месяцев, почувствовав себя не в своей тарелке, попросился из публичной политики, теперь он замдиректора ФСБ). Некоторые из ближнего круга не занимают государственных должностей, но влияют на целые отрасли, как Тихон Шевкунов — на церковные дела и культуру, или выполняют деликатные поручения — как «оффшорный» виолончелист Сергей Ролдугин или «кремлевский повар» Евгений Пригожин, которому приписывают и финансирование ЧВК Вагнера, и финансирование фабрики ольгинских троллей.
Анализируя события знакового предвыборного 2017 года, наиболее влиятельными институтами и персонами эксперты называют Совет безопасности (Николай Патрушев), Минобороны (Сергей Шойгу, пожалуй, единственный из ельцинского кадрового наследия, прижившийся возле Путина), ФСБ (Александр Бортников), Росгвардию (Виктор Золотов), Ростех (Сергей Чемезов) и, конечно же, Роснефть (Игорь Сечин). (Подробная летопись их борьбы за влияние — в обширной статье Татьяны Становой «Трансформация путинских элит»). Работать президентом —значит в том числе обеспечивать баланс в соперничестве таких организаций, корпораций, кланов, их лидеров. До сих пор Владимир Путин блестяще осуществлял функцию арбитра, оставаясь хозяином положения. «Когда какая-то структура чрезмерно усиливалась, ее делили на две, как Генеральную прокуратуру поделили на собственно прокуратуру и Следственный комитет, — описывает Екатерина Шульман. — Или внутри ведомства начиналась борьба с коррупцией, аресты и посадки, или создавалась конкурирующая структура, например Росгвардия. Или когда Росгвардия забрала всех вооруженных людей из МВД, в МВД были влиты две богатые ресурсные службы — ФСКН и ФМС. Даже на предыдущей фазе дела Улюкаева мы видели, как этот баланс постоянно вырывался: публичностью, сливом сторонами процесса материалов друг на друга, повторными вызовами „основного свидетеля“, изменением карьерной траектории генерала Феоктистова (который, как можно понять, должен был вернуться в ФСБ в качестве заместителя директора, а был уволен с военной службы вообще)».
Без царя в голове
Однако именно с прошлого года, с «дела Улюкаева» и других знаковых происшествий, полагают наши кремлеведы, начало проясняться, что «ближний круг» президента живет и помимо него.
Из выступления той же Татьяны Становой на сайте «План перемен»: «Эмиграция православных и полностью лояльных братьев Ананьевых, потерявших банк в результате жесткой политики ЦБ, сильнейший удар по АФК „Система“, вынужденной в итоге пойти на сделку с „Роснефтью“ и выплатить компании 100 млрд рублей долга, насчитанного Сечиным по его собственным понятиям „справедливости“, принуждение энергетических компаний к покупке судов сечинского судостроительного завода „Звезда“, осуждение на восемь лет колонии строгого режима бывшего министра экономического развития Алексея Улюкаева, что стало триумфом сращивания корпоративных интересов друзей Путина с силовым ресурсом, — эти события при всей их разнице связывает одно: значительное расширение степени дозволенного тем институтам и структурам, которые получили особое расположение президента. Будь то ЦБ или г-н Сечин, ФСБ или Росгвардия, каждый из этих институтов своей активностью доказал не только готовность жестко продвигать свои корпоративные интересы, но и что самое главное — делать это без особой оглядки на Путина. По итогам третьего срока стало понятно, что многим привилегированным позволено гораздо больше, чем казалось, а сам Путин явно не торопится утруждать себя погружением во внутрироссийские споры и конфликты».
«Ближний круг главы государства стал наполняться уже не соратниками, а идущими им на смену исполнителями, которые не задают лишних вопросов и не устраивают дискуссий»
В связи с геополитическим кризисом (киевский Майдан, присоединение Крыма, война на Украине, западные санкции, безуспешный поиск диалога с Западом в Сирии) «сформировалась новая модель обсуждения решений — вертикальная, гораздо более комфортная для президента, — отмечает Становая в другой своей статье. — А ближний круг главы государства стал наполняться уже не соратниками, а идущими им на смену исполнителями, которые не задают лишних вопросов и не устраивают дискуссий. Меняется психология: между Путиным и его подчиненными больше нет эмоциональной связи и десятков годов, проведенных вместе, часто на равных. Путин сближается с теми, кто ему служит, и отдаляется от тех, кто в силу своих ресурсов претендует на функцию соправителей. Президент больше не нуждается в советах, он нуждается в информации и в тех, кому можно без лишней траты энергии раздавать директивы».
Наблюдатели предупреждают: если президент не опустится с небес глобальной политики на землю, где созрели, расцвели и ждут его внимания многообразные доморощенные сорняки, если он не возобновит интенсивные занятия «домашними» делами, включая межэлитные конфликты, «дистанция между Путиным и элитами будет расти», и в конце концов они предпочтут разбираться друг с другом самостоятельно, оставив главу государства наедине с его иллюзиями и интересами. Тем более что в связи с сокращением ресурсов (в первую очередь по причине путинских промахов в той самой геополитике) он не сможет, как раньше, гарантировать «всем сестрам по серьгам», обеспечивать сохранение и дальнейшее накопление капиталов. Энергия мобилизационного эффекта проекта «Крым наш» истончилась под санкциями, второго «Крыма» уже не провернуть, сакральности не прибавить…
В лучшем (для ощущений стабильности) случае «двор» просто обложит опостылевшего «царя», перейдя к системе «коллективного регентства» (допущение Глеба Павловского) и приступив властвовать от его имени, используя его как символ и костюм. «Речь идет о сохранении системы, а не о сохранении Путина (хотя у него на этот счет, вероятно, есть свое мнение). Система, в отличие от Путина, отказывается исчезать, ведь она — империя выживших, управляемая чемпионами выживания», — формулирует Глеб Олегович. При худшем развитии событий начнется война всех против всех, система пойдет вразнос, Россия превратится в пространство хаоса с неочевидными последствиями, совершенно не обязательно позитивными для задач ненасильственной модернизации. «Если политическая машина решит, что настали последние времена, кто сколько схватит, тот тем владеть и будет, — то они будут воевать друг с другом очень активно за каждый кусок: за министерские кресла, компании, месторождения, медиаресурсы, финансовые потоки. На зрелом этапе нового срока это превратится в войну за преемника и за условия его назначения», — рисует Екатерина Шульман. «Путин вынужден будет двигаться в том направлении, которое определяется стихией аппаратной борьбы. В этом смысле его судьба будет мало чем отличаться от судьбы любого русского самодержца в своей завершающей фазе», — еще более грозно предостерегает Владимир Пастухов.
«Проект „Сечин“ — это ширма для тех, кто продвигает сталинизм без коммунизма»
Судя по характеристике, которую он дает Игорю Сечину, олицетворяющему «философию силовых реформ», то есть «беззаветную веру в творческий потенциал насилия и возведение насилия в нравственный и политический абсолют», второй сценарий выглядит реалистичнее: «Проект „Сечин“ — это ширма для тех, кто продвигает сталинизм без коммунизма. За полтора десятилетия правления вокруг Путина собралась целая коллекция охранителей разных мастей, врагов всяческих перемен, ностальгирующих по старым временам. Но тренд, который олицетворяет собой Сечин, не охранительный. Люди сечинского типа не боятся перемен, они готовы ломать сложившуюся систему, особенно под себя; их не страшат реформы. Просто их реформы не имеют ничего общего с мечтами либералов о России с европейскими ценностями… Они хотели бы переформатировать власть под „сечинский стандарт“, то есть раз и навсегда подчинить законность целесообразности, а цели определять единолично».
Стоять-бояться
Владимир Путин сопротивляется. Во-первых, манипулируя Сечиным (и значит, «сечинцами»): процесс над Алексеем Улюкаевым доставил Игорю Ивановичу немало неприятных переживаний — вспомним его бессильный гнев, вызванный «сливом» Генпрокуратурой расшифровки разговора с Улюкаевым, а также неотвязные призывы судьи явиться на заседание, что ставило всесильного Сечина в непривычное ему позорное и дурацкое положение; полушутливое публичное, на многолюдной предновогодней встрече с «олигархами», приглашение Владимира Путина договориться с Владимиром Евтушенковым тоже выглядело издевкой.
Во-вторых, в последние годы Путин окружил себя новыми, молодыми порученцами, так называемыми «технократами» — в администрации президента, правительстве, губернаторском корпусе. Ну, а в-третьих, «дело Улюкаева», да и другие — к примеру, «дело Гайзера», «дело Маркелова» — дали понять, что правила, нормы и планки в работе репрессивного аппарата исчезли, неприкосновенных нет и дубина уголовного преследования и наказания может перешибить кого угодно. «Элиты сохраняют лояльность „престолу“. Однако было решено преподать урок, показать, что никого щадить не будут, даже „своих“, бойтесь все. Они напуганы, но они не способны ничего этому противопоставить. Они не способны не то что организовать какой-то заговор, но даже помыслить о нем не решатся», — комментирует приговор Улюкаеву Валерий Соловей.
Проведя интервью депутатов Госдумы и бомжей о будущем России, эксперты удивились, насколько похожи язык и мысли
Репрессии как механизм смены административно-политических поколений и групп — от таких «поползновений» у нас остолбенеет любой, кто имеет хотя бы короткую историческую память: можно не знать и не помнить последовательность довоенных и послевоенных репрессивных «приливов», но «дело ЮКОСа» «живет и побеждает». Та же историческая «генетика» диктует российской элите главенство таких ценностей, как «строгий, но справедливый» «отец нации», действующий не по закону, а «по правде», окрашенной в явные авторитаристские, патерналистские тона. Рассказывая о результатах исследования нашей элиты, Марк Урнов проводит смешную и одновременно печальную ассоциацию: «Взяли интервью у депутатов Государственной Думы и московских бомжей. Респондентам задавались вопросы: Какой вы видите нашу страну в будущем? Каким, по-вашему, должен быть президент России? — и так далее. Когда распечатали тексты, выяснилось, что интервью с бомжами практически неотличимы от интервью с депутатами. Причем не только по мыслям и идеям, но и по словарю. „Оптимисты“ тогда говорили, что у нас высококультурные бомжи».
Закономерно, что наши элиты отчетливо против революционной динамики перемен, и это, наверное, неплохо. Хуже, что, оцепеневшие от страхов, заплывшие складками иждивенчества, развращенные коррупционной рентой, они также против реформаторских темпов: нет ни интереса, ни видимой цели, ни энергии. Раз Путин «отец нации», пусть сам за все и отвечает, пусть сам все и делает. «В 2005 году Путин был еще просто президентом, но его распоряжения более или менее выполнялись. Сейчас он является президентом с большой буквы, чуть ли не сакральной фигурой, но его распоряжения больше не исполняются, бюрократия отвечает ему формальными репортами, и он вынужден с этим мириться, — показывает Константин Гаазе. — В стране построена самовоспроизводящаяся, не зависящая от Кремля система бюрократического управления. Государство короля превратилось в государство безликого фельдфебеля». Тот же технократизм, по мысли экспертов, «не что иное, как медленное окостенение политического организма».
Всюду клин: либо инерция, либо хаос, либо мертвечина, либо бесовщина. Вернее, не «либо-либо», а «постольку-поскольку». «Страна подходит к завершению эпохи политического процветания путинского режима, за которым неизбежно наступит время перемен», — формулирует Татьяна Становая. Справится ли Владимир Путин с набирающим скорость потоком, большой вопрос. Его предшественнику, также очутившемуся в мутных водах истории, Михаилу Горбачеву, не удалось. Он остался не только без власти, но и без государства.