Почему провокации в искусстве полезны для зрителя
10 лет назад публикация в датской газете Jyllands-Posten 12 карикатур с изображением исламского пророка Мухаммеда привела к затяжному политическому и межкультурному конфликту, в который оказались втянуты практически все страны Европы и мусульманского Востока. В январе этого года за шаржи на пророка Мухаммеда были расстреляны прямо в редакции французского сатирического еженедельника Charlie Hebdo десять сотрудников издания. На днях вышел свежий номер Charlie Hebdo с карикатурами, на которых изображен погибший сирийский мальчик. Публикация рисунков вызвала неоднозначную реакцию публики. Изданию пригрозили иском в Международный уголовный суд. В России за последние годы казаки, православные активисты и просто неравнодушные не раз устраивали погромы выставок — на том основании, что представленные работы «оскорбляют их религиозные чувства». Обозреватель «Ленты.ру» Наталья Кочеткова побеседовала с художником, куратором и теоретиком искусства Анатолием Осмоловским и историком и художником Георгием Литичевским о допустимой степени провокативности в искусстве.
Анатолий Осмоловский: «Когда папа Римский увидел Иисуса без трусов, ему это не понравилось»
«Лента.ру»: Карикатура Charlie Hebdo, на которой изображен погибший мальчик, допустима?
Анатолий Осмоловский: Она не просто допустима, она необходима! Политическая карикатура именно этим и занимается: показывает обществу его неприглядные стороны. Над политической карикатурой никто никогда не смеется — смеются над Луи де Фюнесом. А политическая карикатура должна приводить людей в ужас. И рисунок Charlie Hebdo именно этим и занимается.
Но публика жалуется, что эта карикатура ранит их чувства и чувства родных ребенка.
Тогда не надо было тиражировать фотографию этого мальчика. Может, вообще лучше не знать, что где-то люди умирают, жить в придуманном мире без конфликтов и проблем, как это было при советской власти? Просто из художников-карикатуристов в этой ситуации делают козлов отпущения.
Анатолий Осмоловский Фото: Сергей Карпов / ТАСС
Идея «неоскорбления» чьих-либо чувств — абсолютно глупая. Чувства надо оскорблять. Потому что когда мы это делаем, люди начинают эти чувства проявлять. Искусство в том числе занимается тем, что напоминает людям, что у них есть чувства. Страх задеть чьи-то чувства — религиозные, этические, политические и какие-либо другие — я считаю затеей реакционной, которая ведет к тепличному маразматичному режиму, где никто никого не оскорбляет и никто ничего не чувствует. Оскорбление чувств средствами искусства должно присутствовать в современном нормальном обществе.
Неосторожное обращение с чувствами зрителя — удел лишь современного искусства?
Это началось еще с Фидия, которого судили в древних Афинах за то, что он придал изваянию богини Афины облик своей любовницы. Когда это выяснилось, все немедленно оскорбились и подали на него в суд. Был громкий скандал. Правда, суда скульптору все же удалось избежать.
Сикстинская капелла, расписанная Микеланджело по заказу папы Римского: когда папа пришел и увидел, что Иисус и другие персонажи нарисованы без трусов, ему это не понравилось. Он велел замазать. Микеланджело отказался. Тогда наняли другого художника, который нарисовал драпировки. Недавно, лет 20 тому назад, драпировки отмыли. Так что таких оскорблений в истории искусства огромное количество. Причем иногда художник хочет кого-то оскорбить, а иногда и в мыслях не имеет, а публика оскорбляется. Область чувств непредсказуемая, и запланировать тут что-то довольно сложно.
Сикстинская капелла Фото: Alessandra Benedetti / Corbis / East News
Художники ХХ века много энергии потратили в том числе на планомерное оскорбление чувств. Дело в том, что в конце XIX — начале ХХ века искусство вышло на рынок, пустилось в независимое плавание. Раньше оно в основном находилось на содержании сначала у церкви, а потом у аристократов. Оказалось, что для того, чтобы существовать на рынке, необходимо будоражить зрителей, трогать их. Тогда искусство начинает цениться. Хотя, разумеется, не стоит все сводить исключительно к циничной рыночной стратегии.
Но ведь трогать зрителя можно по-разному: палитра эмоций велика.
Сентиментальные чувства давно уже отданы на откуп салонному искусству. Салонное искусство — это когда большое количество людей занимается одним и тем же. Работать в этом сегменте не очень интересно, и серьезные художники с этим почти дела не имеют. Правда, оскорбление чувств — сейчас сегмент тоже уже не особенно интересный. Это было свежо в 1990-е годы. Но тут надо отметить, что оскорбление чьих-то чувств — это все же рисковая операция. Члены редакции Charlie Hebdo пулю в лоб за это получили.
Если эпатаж устарел, то с какими чувствами принято сейчас работать у серьезных художников?
Со страхом, например. Или нечистой совестью. Особенно в западном обществе. Ведь эта карикатура с мальчиком именно с этим и работает. Это наиболее востребованный тренд — работа с нечистой совестью западно-европейского обывателя. Того, кто окружил себя комфортной жизнью и не хочет знать, что за пределами этой жизни существует ад. Например, есть испанский художник Сантьяго Сьерра. Он недавно сделал такую работу: огромный куб, кажется, из железа, на котором написано, сколько часов было потрачено на его изготовление различными наемными рабочими. Такая вот демонстрация отчужденного труда в искусстве, концептуальный объект. Сейчас ведь это общее место, что европейцы занимались дестабилизацией Северной Африки. И последний исход эмигрантов — логичное следствие той европейской политики.
Есть ли границы провокативности в искусстве? Фигуры, темы, которые трогать аморально?
Нет таких. И вообще — искусство не имеет никакого отношения к законам морали. Как и наука. Разве что в медицине существует кодекс. А что касается науки абстрактной, то у нее моральных законов нет: это личный выбор ученого — заниматься или не заниматься созданием атомной бомбы. То же и в искусстве. Оно вне морали. Оно от морали открепилось еще в XVII веке. Художник выбирает сам. Если искусство не связано с человеческим телом — не перформанс, например, — это работа с образами, какие тут могут быть запреты? Никаких!
Одно из мнений: эта карикатура рассчитана исключительно на французов с их давней сатирической традицией, а потому представителями других культур трактуется неверно.
Я не думаю, что конкретная карикатура непонятна эмигрантам. Более того, я считаю, что она в каком-то смысле является предупреждением эмигрантам. Они не вполне понимают, куда едут. Та реклама «Макдоналдса», которая стоит на берегу, — хорошее напоминание. Они едут в мир фастфуда и циничного манипулирования. Капиталистический мир весь состоит из агрессивных атак. Ему нужно научиться сопротивляться. Кстати, произведения искусства, которые якобы оскорбляют чьи-то чувства, во многом еще и тренировка умения не попадаться на маркетинговые стратегии и ухищрения. Кроме прочего, это еще и прививка от манипуляций, развивает у зрителя рефлексию и способности к самоанализу.
Георгий Литичевский: «Аморально бить зрителя картиной по голове»
«Лента.ру»: Карикатура может оскорбить?
Георгий Литичевский: Кто хочет быть оскорбленным — найдет повод таковым себя почувствовать. Вне зависимости от того, зачем он это делает: потому что так устроена его психика или потому, что за этим стоит расчет на дивиденды. Если художники будут думать обо всех желающих оскорбиться, им придется связать себе руки.
Георгий Литичевский Фото: Игорь Кубединов / ТАСС
С другой стороны, считывание посыла карикатуры (как и любого другого произведения искусства) требует определенной подготовленности. Давайте вспомним классический пример из кулинарии: маслина кажется вкусной только гурману. Другое дело, что массовое издание попадает в руки разным, в том числе и неподготовленным читателям.
В разных странах — разные традиции, в том числе и карикатурные. Россия, которая находится между Востоком и Западом, меньше себе позволяет, чем Европа. Последняя достигла определенной степени свободы. В конце концов, Франция — это страна давней сатирической традиции: там были Рабле и Франсуа Вийон. Но теперь страна становится более мультикультурной, и потребителем ее культурного продукта становятся вновь прибывшие. Отсюда опыт неожиданной реакции на карикатуру. Но это не значит, что Франция должна отказаться от своей культурной традиции и прекратить рисовать карикатуры, которые там рисуют уже не первую сотню лет.
Художники должны держать в голове, что некоренные французы могут неверно понять посыл рисунка?
Скандал, я уверен, раздут не беженцами, а кем-то, кто хочет нагреть на ситуации руки. Немаловажно, что это было напечатано в европейском журнале в европейской стране. Никто с вертолета над Сирией эту продукцию в качестве пропаганды не сбрасывал. А люди, прибывшие во Францию, должны держать в голове, что здесь культурные традиции отличаются. И не только принимающая страна должна учитывать их национальные особенности, но и им придется считаться с местным укладом. Мультикультурализм — это палка о двух концах.
Британский премьер-министр Уильям Питт и Наполеон Бонапарт делят мир. Художник Джеймс Гилрей Изображение: Rischgitz / Getty Images
Карикатура всегда в зоне риска. Она сама по себе является острым оперативным реагированием на какую-то ситуацию и обращается к широкому зрителю. Да и вообще вся история карикатуры — взять хоть работы классика Оноре Домье — связана с судами и возмущением публики.
Можно предположить, что редакция ожидала скандала и даже отчасти рассчитывала на него? И тогда публикация этого рисунка — попадание в яблочко?
Кто не рискует — тот не пьет шампанского. Непонятно, чем это закончится, но ребята рискнули, и это свидетельствует об их таланте. Но тут важно пояснить, что над несчастным мальчиком никто не смеется. Это форма солидарности с беженцами, которые находятся между Сциллой и Харибдой. С одной стороны — ужасы, от которых они бегут, с другой — эта непонятная Европа, которая якобы их жалеет. И достойна ли она быть чьей-то мечтой? Эта карикатура — прежде всего выпад против европейского лицемерия. Она очень емкая, весь мир показывает во всей его ужасающей красе.
Искусство подчиняется законам морали?
Мораль не может диктовать, какие темы нельзя освещать в искусстве. Аморально бить картиной зрителя по голове, а изображать при этом на картине можно все, что угодно. Если кому-то картина не нравится — можно на нее не смотреть. Но запретных тем нет. Да, есть запреты в разных культурах на изображение чего-то или кого-то, но эти запреты условны и рассчитаны на определенную группу людей. Если мы будем все их держать в голове, то окажется, что ничего нельзя изображать, кроме орнаментов. Изображение не является физическим насилием, поэтому изображать можно все.
Британское правосудие. Томас Роулендсон Изображение: Hulton-Deutsch Collection / Corbis / East News
К тому же эта карикатура — как раз скорее критика вседозволенности, которой пропитана масс-культура, а не ее апология. Она ведь изображает не мальчика, а ту фотографию, которую опубликовали все СМИ. В журналистике постоянно обсуждается вопрос, что можно показывать, что нельзя: казни, сцены насилия… Эти картины сенсационно воздействуют на зрителя и тут важен даже не сам предмет изображения, а зрительская очарованность сенсацией. В данном случае — очарованность смертью. И эта карикатура возвращает ситуацию на более человеческий уровень. Потому что художник вручную отрисовал растиражированную фотографию. Это можно сравнить с работами Энди Уорхола. Он взятые из газет фотографии несчастных случаев, казни на электрическом стуле многократно повторял. От этого они лишались очарования смерти. Потому что современный потребитель массовой продукции желает быть очарованным такими картинками. Ему приятно быть подавленным ужасом. А эта карикатура лишает его этого приятного состояния, заставляет думать, реагировать на свою безвольность. Именно за это так не любят карикатуристов и комиксменов — они лишают людей блаженства быть околдованными.
Наталья Кочеткова
Источник: lenta.ru