«Замиряться скоро ли будете? С черкесами воевали, с турками воевали – и все одно замирение вышло. А тут – мыслимое ли дело: русские православные сцепились друг с другом – и удержу нет?» – спросил Мишку Кошевого старый казак дед Гришака (актер Константин Желдин) в новом телефильме Сергея Урсуляка «Тихий Дон». И получил вместо ответа пулю. Шла смена эпох…
В детстве все мы носили красный пионерский галстук, про который поэт Степан Щипачев сказал: «Он ведь с красным знаменем цвета одного!». А про красное знамя каждому новому поколению говорили, что оно пропитано кровью борцов за освобождение трудового народа. Никому как-то и в голову не приходило, что только свежая кровь – ярко-красного цвета, а та, самая первая, самая искренняя, давно побурела, хотя и содержит в себе полную информацию о человеке, которому принадлежала. Генетическую информацию. И выходит, что не было места на карте бывшей Российской империи, где бы ни была пролита противниками в гражданской войне совершенно одинаковая с виду кровь…
И вот вновь ожило все на телеэкране в 14-серийном фильме Сергея Урсуляка. Ожило настолько непосредственно, искусно и неискусственно, что я даже написала по e-mail своей подруге в Саратов, что не могу смотреть фильм: «потому что он сделан слишком правдиво, слишком без прикрас – казачество как оно есть – и смотреть его будет трудно и ни к чему мне, которая на четверть донская казачка». Впервые, кажется, испугалась я этой правды.
Разумеется, посмотрела. И обнаружила, что за скрупулезным повторением бытовых реалий, привычек, словечек, старательным копированием говора казачества Среднего Дона в фильме просматривается не только быль, но боль и муки тех, кто не по своей воле был втянут в Мальстрим гражданской войны, кто и хотел бы убежать, скрыться, поставить в угол пику, повесить на стену шашку, бросить огнестрельное оружие в Дон, только бы не убивать своих друзей, братьев, станичников, однокашников, – да не вышло. При этом Григорий Мелехов в превосходном исполнении Евгения Ткачука вовсе не кажется ни щепкой, ни даже лодкой, втянутой в беспощадный водоворот ненависти между бывшими товарищами по играм и гулянкам.
Он казак, следовательно, с детства приучен к исполнению долга, обладает качествами хорошего воина и потому служит всегда исправно, куда бы ни кидала его судьба и воля.
Но милосердие неустанно постукивает в его сердце. Григорий, поняв, что он весь – и неизвестно, для чего! – вымазан в чужой крови, становится «неправильным» казаком, и это помогает ему остаться человеком.
…Роман Михаила Шолохова «Тихий Дон» привлек когда-то мирового читателя вовсе не в связи с присуждением автору Нобелевской премии по литературе. Присуждение произошло в 1965 году, когда Михаилу Александровичу было уже 60. А интерес зарубежных читателей возник гораздо раньше, в 1930-е, как только роман был переведен на основные европейские языки. Иностранцев, давно полюбивших Федора Достоевского, Льва Толстого, Антона Чехова и других воистину великих русских писателей, невозможно было бы провести на мякине социалистического реализма: иностранцам оказалась нужна если не «коренная русская правда», которая близка только самим русским, но, по меньшей мере, достоверность и объективность в освещении кровавой и долгой русской гражданской войны. Всё это у Шолохова и было.
Более того. Писал ведь о гражданской войне не только Шолохов. Советская молодежь, особенно из тех, что «эх, не успел на гражданскую войну – поздно родился», зачитывалась произведениями Александра Фадеева, Исаака Бабеля, Марка Колосова, Николая Островского и других. Многие из них были прямо-таки бессовестно молоды для писателей, как и сам Шолохов, – но тем свежее был их стиль и ярче, беспощадней характеристики персонажей; особняком стояли роман недавнего врача Михаила Булгакова «Белая гвардия», куда более продуманный и выстраданный, чем у юных товарищей по перу, и его пьеса «Дни Турбиных».
И все-таки была в шолоховском романе одна особенность, которой не могло быть у других, что отлично понял и кинорежиссер Сергей Урсуляк.
Это роман о казачестве. Об эталонных русских – воинственных, трудолюбивых, вольных, живущих свободно, но по традиционным строгим правилам.
Донское казачество, ставшее самым главным героем «Тихого Дона», до Октябрьской революции казалось и правящей верхушке, и революционерам, и простым обывателям неким гранитным монолитом, прочным оплотом, непреодолимым камнем преткновения для всевозможных революционных поползновений, который ну никак не мог развалиться. А тем более позволить своим обломкам столкнуться друг с другом. Но когда хоть немножко знаешь историю казачества и понимаешь, что стоит за этим определением, невозможно не понять: уж если и такое раскололось, если самые что ни на есть русские из всех русских пошли друг на друга, стало быть, дела в России действительно дошли до ручки и иначе, как жестоким «стенка на стенку», вопрос решить невозможно.
В фильме иногда мелькает слово «область». Но это вовсе не Ростовская или Сталинградская, ныне Волгоградская, области, где издавна по рекам Дон, Чир, Медведица и их притокам жили донские казаки, это никакая не губерния, а Область Войска Донского, регион отдельный и необычный. Таких казачьих войск в Российской империи было больше десяти: терское, кубанское, уральское, амурское…
Казаки, проживавшие в этих областях, считались не этносом, а сословием, они были профессиональными военными, присяжными защитниками Отечества, обладали определенными привилегиями и, главное, владели нешуточными наделами земли. Других людей, живших на их землях, казаки называли, смотря по происхождению, иногородними или хохлами, и делиться с ними землей не собирались.
Была у казаков и своя казачья демократия с выборами и дисциплиной, и всегдашнее почтение к женщине-матери, и зажиточность, ну и презрение к лентяям, конечно. Они, в отличие от других сословий России, имели все основания быть довольными жизнью.
…Отречение царя на исходе зимы 1917 года стало для казаков ударом: некого стало охранять, пропала присяга; в произошедшей позже Октябрьской революции разобрались не все казаки и не сразу, но очевидно же, что и она была не для них: казачеству было что терять, так же, как и дворянам, и буржуазии.
Но они и подумать не могли, какое огромное число казаков расстанутся не с имуществом даже, не с родными куренями – с жизнью.
По свидетельству авторов книги «Казаки», вышедшей в 1999 году в серии «Иллюстрированная история Отечества», партийный и советский деятель первых лет новой власти (в 1919 году – член Донского областного ревкома) Исаак Рейнгольд писал В.И.Ленину: «Казаков, по крайней мере, огромную их часть, надо рано или поздно истребить, просто уничтожить физически, но тут нужен огромный такт, величайшая осторожность и заигрывание с казачеством; ни на минуту нельзя упускать из виду, что мы имеем дело с воинственным народом, у которого каждая станица – вооруженный лагерь, каждый хутор – крепость».
Пожелание приняли к сведению. Гораздо раньше знакомого всем «раскулачивания» по отношению к советским крестьянам, в казачьих областях началось «расказачивание». 24 января 1919 года Оргбюро ЦК РКП(б), после обсуждения «Циркулярного письма ЦК об отношении к казакам», приняло секретную директиву «Ко всем ответственным товарищам, работающим в казачьих районах». В ней, в частности, говорилось: «Провести массовый террор против богатых казаков, истребив их поголовно; провести беспощадный массовый террор по отношению ко всем вообще казакам, принимавшим какое-либо прямое или косвенное участие в борьбе с Советской властью… Конфисковать хлеб… Принять все меры по оказанию помощи переселяющейся пришлой бедноте… Провести полное разоружение, расстреливая каждого, у кого будет обнаружено оружие после срока сдачи…».
Мой дед, донской казак Василий Михайлович Мишаткин, родом с хутора Кувшинов, что неподалеку от стоящей на реке Медведице станицы Березовской, не любил говорить о политике. Но он всегда как-то безнадежно покачивал головой, когда слышал фамилию Якова Свердлова. Дед поддерживал мнение своих земляков, считавших именно Якова Михайловича инициатором расказачивания. И действительно, когда рассекретили документы, стало известно, что ту самую директиву подписал Свердлов.
Дедушка Вася – по всей вероятности, ровесник шолоховского героя Григория Мелехова – относился к тем скромного достатка казакам, которые считали большевиков борцами за социальную справедливость – видел ведь, как живет окружающая неказачья беднота. На заре туманной юности Василий даже вступил в Коммунистическую партию и как грамотный молодой казак был избран председателем комитета бедноты. Но какая-то мудрая сила толкнула его на отъезд из родной станицы. Юный красавец подался к северу, в Саратов, там быстро выучился на регента церковного хора, в селе Вязовка влюбился в хорошенькую учительницу начальных классов Соню Хрисанфову и вскоре сыграл с ней скромнейшую свадьбу; через некоторое время Васю исключили из партии как женившегося на дочери «кулака»; пошли дети; тестя-«кулака» раскулачили и сослали на Северный Урал. Обычная история в необычное время. Дед еще легко отделался – кровь не коснулась ни его, ни кого-либо из семьи. Всю жизнь он был очень надежным человеком и работником, несколько лет был в Хвалынске директором детского дома для детей репрессированных родителей, а затем эвакуированных из Минска в первые часы войны детей и подростков, среди которых, понятное дело, было очень много евреев; бабушка работала там воспитательницей. Эти еврейские дети очень любили их, после войны приезжали к нам в Саратов утешить своих педагогов в связи с гибелью на войне их сына, моего дяди, долго переписывались со стариками.
Не было у моего деда ненависти к людям, которые у Шолохова носят собирательное имя Штокман, он только недоумевал по поводу чудовищной «классовой» несправедливости, которая как раз из борьбы за справедливость и выросла, словно семена подменили.
Никто не знает, как сложилась бы судьба казака-правдолюбца Григория Мелехова с его непопулярным кредо «Надо биться с теми, кто хочет отнять жизнь». Авторы сценария и режиссер нового сериала «Тихий Дон» не одаривают его даже встречей с сыном Мишаткой. Выползая на родной берег Дона, полубезумный от кровавых ужасов войны и потери любимой женщины, Григорий видит пустой разоренный курень и без сил валится на землю то ли целовать ее, то ли зубами грызть от бессилия. В этом фильме, урсуляковском, просматривается грядущий удел Мелехова – столь ярких людей не прощали. В одноименном фильме Сергея Герасимова этой безнадежности точно не было, да и Шолохов, вспоминают, плакал от счастья, когда увидел во сне финал романа с Мишаткой на руках, слишком счастливый финал… Михаил Александрович Шолохов, хоть и старался в страшные времена с помощью самого Сталина спасать людей от репрессий, тоже ведь многого не знал.
Сравнение этих двух фильмов неизбежно. Очень многие зрители считают фильм Сергея Урсуляка более объемным и точным. Что, в общем, неудивительно. Урсуляк теперь куда больше знает, и ему всё позволено. Очень трудно, кстати, работать, когда нет ни внешних, ни внутренних запретов, когда всё определяется только вкусом и профессионализмом режиссера, и Урсуляк с этой задачей справился.
А Герасимов… Сергей Аполлинариевич жил совсем в другое время, когда слишком далеко было до трагических открытий в родной истории. У него очень красивый фильм, в меру суровый и нежный. Аксинью выбирал сам Шолохов, ее приняли и полюбили казаки. Петр Глебов был хорош, но староват – все-таки уже 42 года на момент съемок. Но такова была традиция советского кино. Персонажей словно бы специально состаривали, чтобы они выглядели посолидней.
Урсуляк в своем варианте снял, повторю словечко, «бессовестно» молодых актеров, каким был и сам Михаил Шолохов во время написания романа.
Григорий Мелехов в исполнении Евгения Ткачука именно таков, каким мы себе его и представляли. Про Дарью (Анастасия Веденская) мой дед сказал бы по-казацки: «У, шельма-а…». Две прекрасные главные героини – Аксинья Астахова (Полина Чернышова) и Наталья Мелехова (Дарья Урсуляк) – спорят между собой не только как соперницы по сюжету, но и как актрисы, и еще неизвестно, выигрывает ли талантливая, но совсем еще неопытная в житейских страстях Полина. Праведна и по-своему, по-матерински, прекрасна Людмила Зайцева в трагическом образе Василисы Ильинишны, а Сергей Маковецкий в роли ее экранного супруга Пантелея Прокофьевича превзошел сам себя в казачьей живости изображения. Они словно бы не играют, а проживают эти жизни на сломе эр. Не случайно внук М.А. Шолохова, директор музея его имени, А.М. Шолохов в интервью «Комсомольской правде» после окончания показа сериала С.В. Урсуляка заметил: «Меня проняло. …Ничего подобного за последние годы я не помню».
…Скромная, степная, русая природа Придонья с ее седыми осокорями и редкими золотыми березами по берегам рек, то зимняя, то весенняя, то осенняя, но редко – зелено-летняя, великолепно снятая оператором Михаилом Сусловым, становится в фильме величественной, мощной и словно бы укоряющей людей своей привычной, милой красотой:
– Что же вы делаете-то со своей жизнью? Почему не слушали своих стариков, которые зря гутарить не будут?
Но удивленно молчат казаки, пораженные количеством пролитой родной крови, и замолкают навсегда, унесенные равнодушным потоком эпохи.
Татьяна Корсакова
Источник: stoletie.ru