На улице Лубянка строится храм в память о мучениках коммунистического режима. А на Лубянскую площадь, возможно, вернется памятник Дзержинскому, который их мучениками сделал. Причем при поддержке одних и тех же людей. РПЦ найдена формула национального согласия: мы все – лучшие, все победители, и всё у нас лучшее вместе и по отдельности
О жизни Русской православной церкви Московского патриархата много говорят в последнее время в СМИ и в обществе, но разговор обычно оказывается поверхностным: обсуждаются либо официальные новости, либо скандальные истории. И это на фоне бесконечных наставлений, как следует провести наступающий пост или встретить праздник.
Аналитики почти нет, да и из чего ее выводить? Судить о намерениях церковного руководства можно разве что по косвенным признакам, заранее зная, что любая реконструкция будет неполной, неточной, а главное – принципиально неверифицируемой.
К примеру, как истолковать то, что из всех общероссийских институций только церковь никак не высказалась по поводу присоединения Крыма? Здесь может быть несколько объяснений, каждое из них (или их комбинация) может выглядеть убедительно. Руководство РПЦ могло: не поддерживать присоединение Крыма; избегать резких заявлений, чтобы не оттолкнуть часть украинской паствы; принципиально устраниться от любых политических вопросов; обидеться на Кремль за использование риторики «русского мира» в силовом варианте; не достигнуть внутреннего согласия по этому вопросу.
Как понять, что происходит там, наверху? Любой разговор обретает смысл, лишь когда мы определяем ключевые понятия. Собственно, здесь я и постараюсь описать предпосылки, которые, видимо, разделяет руководство РПЦ, не обсуждая их гласно. Будем считать, что это попытка понимания – и не более того.
Из осады в наступление
Церковь в мистическом смысле – тело Христово, но в социологическом плане она – плоть от плоти нашего общества, происходящего из СССР. Причем, естественно, она остается одной из самых консервативных частей этого общества.
Советское общество отличалось от западного, помимо прочего, полным отсутствием диалога по общественно значимым вопросам. Власть объявляла народу свою волю, народ на собраниях поддерживал и одобрял, на кухнях ругал или не обращал внимания, но и только. О положении дел во властных кабинетах он мог догадываться разве что по расстановке фигур на Мавзолее.
Те, кто определяет сегодня церковную политику, сложились как личности в советское время. Биография патриарха Кирилла в этом смысле типична: сын священника, он пережил хрущевские гонения еще подростком и навсегда запомнил то состояние униженности и беспомощности. Его ранняя церковная карьера была тесно связана с митрополитом Никодимом Ротовым, который с огромным уважением относился к Ватикану – сильному, независимому, говорящему с земными правителями как минимум на равных. То поколение священников и епископов могло лишь робко мечтать о чем-то подобном для себя.
С другой стороны, все советские годы главным содержанием православной жизни было сбережение всего того, что еще удавалось сохранить. Победила психология осажденного лагеря: ничего не менять внутри, но отбивать яростные атаки врагов и переходить при малейшей возможности в наступление. А теперь она еще так очень удачно совпала с официальной государственной идеологией.
Наблюдатели отмечают, что в публичных речах руководства РПЦ крайне мало говорится о Христе, Боге, Евангелии. Не то чтобы это было неверием, скорее догматы понимаются как нечто навсегда решенное, так что лишний раз говорить об этом не приходится.
Характерный пример – «благодатный огонь», который зажигается накануне православной Пасхи внутри храма Гроба Господня в Иерусалиме. Вот оно, главное, самодостаточное доказательство истинности православной веры. И для православных бизнесменов вопросом чести и престижа стала поездка за святым огнем на специальном самолете: кто первым доставит огонь в свой храм, кто поднесет его своему епископу?
А вот множество вопросов о смыслах и формах православной жизни остаются последнюю четверть века, по сути, предметом для кухонных споров: все те же аргументы со всех сторон и никаких новых решений. Пожалуй, самый известный пример – спор о богослужебном языке. Можно ли молиться в церкви на современном русском языке, как молятся по-английски и по-чувашски? «Не время для перемен!» – вот обычный ответ на все вопросы.
Зато активно осуществляются программы по строительству храмов, прежде всего в Москве. Это советская логика экстенсивного развития: важен план по валу, а не ассортимент. И особенно важно максимально широко обозначить свое присутствие на карте. Это касается не только храмов, но и пресловутых «традиционных ценностей», которые должны определять нашу жизнь.
Традиционность и ценности
На выступлении в Государственной думе в начале 2015 года патриарх Кирилл так обозначил пятичастную формулу главных ценностей для нашей страны: «вера, державность, справедливость, солидарность и достоинство». Собственно, именно эта формулировка была предложена им же в качестве национальной идеи на Всемирном русском народном соборе в ноябре 2014 года.
Выступая в Думе, он особо подчеркнул, что все эти ценности были раскрыты в российской истории, внутренне цельной и непротиворечивой: вера в Древней Руси, державность в царской, революционная справедливость, советская солидарность и достоинство новейших времен гармонично дополняют друг друга. За бортом остались только «проклятые девяностые».
Ведь «фундаментальное противоречие нашей эпохи и одновременно главный вызов человеческому сообществу в XXI веке – это противостояние либеральных цивилизационных стандартов, с одной стороны, и ценностей национальной культурно-религиозной идентичности – с другой», – с такого утверждения начиналась программная статья митрополита Кирилла в 2000 году, когда смена государственного курса еще не казалась очевидной.
Как можно совместить такой взгляд на российскую историю с почитанием новомучеников – христиан, убитых большевиками за их веру? На соборе 2000 года было канонизировано более тысячи новомучеников, этот процесс продолжался все нулевые, но сейчас практически остановлен, часть имен даже была исключена из церковного календаря за 2013 год явочным порядком. К опыту новомучеников все чаще обращаются как к некоему высокодоходному активу. Вот только одна показательная цитата: «Коммунисты незаконно отобрали собственность Церкви в советское время, и теперь государство должно отдать ее, и этот процесс должен поддерживать каждый православный христианин».
Уже не принято задумываться: как получилось, что формально православные русские мужики превратились в гонителей православия? Как вышло, что церковные структуры в 1917 году распались вместе с государственными? И какие выводы следовало бы сделать?
Протоиерей Василий Ермаков, один из авторитетнейших священников РПЦ, писал в 2003 году Зюганову: «Ваши фотографии с патриархом, архиереями и священниками – очередной обман для людей, далеких от Бога. Даже если бы я вас увидел в храме молящимся, несущим икону, крестящимся, но остающимся коммунистом, я не поверил бы вам. Поэтому, Геннадий Андреевич, помогите русскому православному человеку без идей коммунизма, а с верой в Бога ударом русского богатыря уничтожить коммунистическое “кощеево темное царство”».
А вот какие слова обратил к Зюганову патриарх Кирилл через 11 лет по случаю награждения его церковным орденом Славы и чести: «Являясь одним из наиболее известных политиков современной России, вы стремитесь заботиться о благосостоянии народа и защищать традиционные моральные ценности. Надеюсь, что и в дальнейшем ваша плодотворная деятельность будет способствовать продвижению социально значимых инициатив и нравственному преображению общества». Смена курса? Нет, скорее другой угол зрения. Некогда большевики разрушали державную государственность, сегодня их наследники ее укрепляют, а это достойно ордена.
Церковное руководство не то чтобы стремится подчиниться государству, но явно хочет использовать его институты для расширения зоны действия тех самых традиционных ценностей. Характерный пример – предложение патриарха в Думе преподавать курс по основам традиционных религий не только в 4-м классе, как сейчас, но во всех классах со 2-го по 9-й.
Изначально предмет преподносился как сугубо культурологический, но теперь патриарх сместил акценты: «Этот курс был рассчитан на воспитание не только нравственного сознания ребенка, но и его национального самосознания, на защиту всех тех ценностей, о которых мы сейчас говорим… чтобы противостоять, насколько это возможно, опасным и разрушительным в отношении человеческой личности влияниям извне».
Что это: двоемыслие, когда для одних аудиторий говорят о культурологии, а для других – об идеологическом воспитании личности? Нет, здесь есть, на мой взгляд, вполне искренняя убежденность, что культура в принципе не бывает идеологически нейтральной. Будет ли данный школьник ходить в храм – вопрос его личной жизни, но «цивилизационный выбор» – вопрос государственной безопасности.
Cоборность и системность
Внутрицерковные споры между условными «либералами» и «консерваторами» бушевали все девяностые и двухтысячные годы, приход нового патриарха с его командой для многих выглядел как долгожданный сигнал перехода к принципу «пусть расцветают сто цветов». И в самом деле, сразу же были серьезно реформированы или созданы заново институции, в которых этот спор мог проходить в виде цивилизованного и содержательного диалога: прежде всего это Межсоборное присутствие и Библейско-богословская комиссия.
Диалог действительно начался, но скоро стало понятно, что органы эти носят консультативный характер: в них отобраны подчеркнуто лояльные люди разных взглядов, и все документы, которые они принимают, должны быть рассмотрены Архиерейским собором или совещанием (в последнее время совещание все чаще заменяет собор). Без их одобрения никакие решения не имеют силы. А все, кто оказался недостаточно лоялен, были исключены из состава комиссий, как профессор Зубов или протодиакон Кураев.
Пространство для дискуссии по теоретическим вопросам расширилось, а пространство принятия практических решений скорее сужалось в духе вертикали власти. С этим связана важнейшая структурная проблема: отсутствие адекватной обратной связи. Раз за разом иерархи оказываются втянутыми в скандалы, где выгоды сомнительны, а репутационные потери огромны. Казалось бы, во многих случаях проще было бы отправить на покой замешанных в скандале епископов и не настаивать на их правоте. Или почему бы не отмежеваться от агрессивных самозваных православных активистов, от которых церкви как минимум не меньше репутационного вреда, чем пользы?
Но давайте вспомним, что эти люди десятилетиями живут в среде, в которой фраза «ваше высокопреосвященство, вы не правы» просто немыслима. Наверх подается почти исключительно позитивная информация, а редкий негатив маркируется как «происки врагов».
Исключения лишь подтверждают правило. «Патриарх Алексий II позволял ему спорить с собой» – такая информация о протодиаконе Андрее Кураеве идет самой первой на его персональном сайте. Еще бы, ордена и прочие награды есть у многих, а вот право сидеть в присутствии короля или спорить с патриархом дается только избранным и не всегда подтверждается преемниками.
Самоочевидными полагаются предпосылки: христианство на территории России и большинства стран бывшего СССР – это православие, православие – это церковь, церковь – это РПЦ МП и все ее структуры, а любая критика любой части этих структур есть «информационная война против церкви» и в конечном счете против Бога, вне зависимости от того, насколько критика справедлива.
В результате возникает явное противоречие между двумя тенденциями: соборность, то есть солидарное участие всех верующих в церковной жизни, противопоставляется тому, что семинаристы называют «системой» – жесткая, замкнутая на себя и совершенно непрозрачная сословная организация, которая требует полного подчинения. Соборность допускается на некоторых специально обозначенных площадках и в обозначенных пределах, системность таких пределов пока не знает.
Церковная жизнь все чаще описывается в терминах корпоративной этики, отсюда и все более популярная в последнее время «проповедь богатства и успеха», которую обычно связывают с именем протоиерея Всеволода Чаплина, но так мыслит не только он. Если церковь есть прежде всего система, главная ее задача – укрепление собственных позиций, в том числе с помощью денег и властных структур.
Русский мир и византинизм
Так слово «миссия», ключевое для ранних дней нового патриаршества, стало в основном означать расширение своего присутствия в общественной жизни и взаимодействия с государством. А ключевым понятием миссии стал русский мир или Святая Русь как «духовное понятие… общность ценностей, общность духовной ориентации». Под «русским миром» подразумеваются все территории, где традиционно проживают носители русской культуры. И сегодня патриарх настаивает на том, что этот мир есть понятие не политическое, собираясь «свидетельствовать об этой правде… о создании нашими предками целой восточнославянской цивилизации, которую мы условно называем Русским миром».
А что же тогда делать с тем фактом, что православие и вообще христианство – не русская вера, они пришли на Русь из Византии? Фильм архимандрита Тихона Шевкунова «Гибель империи. Византийский урок», вышедший на экраны в 2008 году, отвечает на этот вопрос. Согласно старой русской концепции Третьего Рима, Константинополь, то есть Второй Рим, пал и более не поднимется, его миссия перешла теперь к Третьему и окончательному Риму – Москве. Это очень удачно вписывается в церковные споры о влиянии между двумя патриархатами – Московским и Греческим вселенским.
Фильм находит очень своевременные причины падения Второго Рима: это западное влияние, «пятая колонна» внутри империи и олигархи. Фильм, разумеется, имеет мало отношения к средневековой истории, он – политическая декларация для России нашего времени, и вряд ли был в 2008 году другой авторизованный текст, который с такой исчерпывающей прямотой раскрывал бы, с кем будет бороться Российское государство в наступающие годы. Если учесть, что отец Тихон в те годы неофициально считался духовником нынешнего президента, совпадение трудно назвать случайным.
На улице Лубянка под руководством отца Тихона сейчас строится огромный храм в память о мучениках коммунистического режима. А на Лубянскую площадь, возможно, вернется памятник Феликсу Дзержинскому, который их новомучениками сделал. Причем при поддержке одних и тех же людей. Найдена формула национального согласия: мы все – лучшие, все победители, и всё у нас лучшее вместе и по отдельности. Главное – стабильность и консерватизм, гарантирующие сохранение нынешнего порядка вещей как наилучшего из возможных.
я России нашего времени, и вряд ли был в 2008 году другой авторизованный текст, который с такой исчерпывающей прямотой раскрывал бы, с кем будет бороться Российское государство в наступающие годы. Если учесть, что отец Тихон в те годы неофициально считался духовником нынешнего президента, совпадение трудно назвать случайным.
На улице Лубянка под руководством отца Тихона сейчас строится огромный храм в память о мучениках коммунистического режима. А на Лубянскую площадь, возможно, вернется памятник Феликсу Дзержинскому, который их новомучениками сделал. Причем при поддержке одних и тех же людей. Найдена формула национального согласия: мы все – лучшие, все победители, и всё у нас лучшее вместе и по отдельности. Главное – стабильность и консерватизм, гарантирующие сохранение нынешнего порядка вещей как наилучшего из возможных.
Андрей Десницкий
Источник: carnegie.ru