В зеленых слаксах, черном бадлоне и клетчатой хлопковой рубашке сверху. Очень жарко, но я модный и волонтер Good Will Games. Мне уже целых 17 лет. Бодрым иду на собеседование к американцу, с которым мне предстоит работать и переводить. 1994 год. Тогда никто не знал, что сегодня мы будем праздновать и проклинать Собчака, а «американец» станет словом нарицательным. Ему около 50-ти, черный, бывший легкоатлет и бывший фэбээровец, сейчас глава безопасности Теда Тернера. Звать его Двайт по фамилии Элиссон. Он, прищурившись, смотрит на меня, слушает, потом задает вопрос про отца. Полицейский — это хорошо, экономическая полиция — еще лучше, небольшая пауза — и опять взгляд дядюшки Тома. Я говорю, что тоже буду копом, хотя про себя понимаю, что в этом до конца не уверен. Фэбээровец улыбается и говорит: «Ок, завтра работаем вместе, напарник. Только рубашку надо носить навыпуск, так правильнее, а еще лучше без нее — жарко ведь, как в Аризоне. А сейчас пиццу пошли есть».
Насколько жарко в Аризоне и где она, эта самая Аризона, я не знаю, но рубашку выпустил и пиццу есть пошел. Потом две недели веселой работы, соревнований и нескончаемой жары имени мэра Анатолия Собчака. Так как именно тогда, впервые в России, непогода и тучи были покорены высоким человеком, и Питер практически на две недели стал Флоридой. До того августовского дня Собчака я вживую не видел. День заканчивался, впечатлений было достаточно, самым неприятным была картинка от минутного боя нашего тяжеловеса с боксером-кубинцем, который закончился практически сразу, потому что пропустил наш, пропустил быстро и пропустил в печень.
Я не знал, что через несколько минут стану свидетелем почти мордобоя между полковником БХСС Владимиром Шейде и неким американцем из штаба игр. На дружеской поначалу беседе присутствовали мой черный фэбээровец с лысым американцем из штаба, полковник милиции и я — толмач. Милиционер Шейде не любил американцев, но старался этого не показывать. По-английски он тоже говорил неважно. Но был при этом одним из лучших оперов питерского главка.
А на играх воровали безбожно. Объектом охоты жуликов и воров были грузовики со спонсорской помощью и инвентарем. В общем, пока спортсмены бились на арене, под ареной бились милиционеры и чекисты, прикомандированные к службе безопасности. Начал дядя Володя беседу правильно: про грузовики начал спрашивать, про накладные на товар и список попросил, чтоб ему передали. Но допустил две стратегические ошибки: во-первых, он не очень четко обозначил, что он именно милиционер, а во-вторых, пожелал и на будущее все списки американской спонсорской помощи любезно и заранее предоставлять ему и в общем, сенькью вери мач, как говорится, мистер. Лысый засопел, начал думать и смотреть на черного Двайта, тот, глядя в сторону, невинным голосом произнес: «Знаешь, Джек, я бы очень внимательно подумал отвечая на этот вопрос», и встал, чтобы сделать себе кофе.
Про себя я подумал, что с дядей Володей точно надо быть повнимательнее. Но того, что произошло дальше, не ожидал ни фэбээровец, ни милиционер, ни тем более я. Лысый насупился, мне показалось, что в его глазах промелькнули суровые сибирские леса, диссиденты, лесоповал и конечно КГБ. Он вскочил с криком «what’s the fuck is going on», подскочил к милиционеру, оторвал у него бейдж и сказал, что он ничего говорить не будет без консула. И толкнул советского офицера дядю Володю. В грудь и сильно. Переводить смысла не было. Да я и не успел, так как с ревом: «Что же ты, сука, делаешь?», милиционер больно ткнул американца в ответ, ловко схватил за локоть и выхватил свой бейдж обратно. Я был в легком ступоре, но в работу уже включилось ФБР. Как он успел поставить свой кофе и прыгнуть между ними — никто не понял. Но слова fucking idiot поняли оба, и оба все равно пыхтели и пытались вырваться. Американец кричал, что наш уволен, а злой и красный милиционер просил меня перевести, что он «срать хотел».
Был почти международный скандал в отдельно взятой комнате. Минут через десять после этого лысый не мог успокоиться и куда-то названивал с криками, что его хотел завербовать кэгэбэшник. Черный Двайт улыбался и предложил тому остыть, выпить кофе и пойти посмотреть бокс. Но американец, похоже, и сам поверил в вербовку и сказал, что он идет жаловаться к мэру. Черный прекратил улыбаться, сказал, что это плохая идея, тем более действительно воруют, но если он это всерьез, то пойдем вместе. Дело принимало оборот. Я позвонил отцу и рассказал о битве и о том, что сейчас лысый идет к Собчаку жаловаться. Отец рассмеялся в трубку, сказал, что «вспотеют они жаловаться», и чтобы я не переживал.
Про Собчака я знал немного, хотя слышал немало. Отец, который у него учился на юрфаке, переживал, что он не читает лекции у меня и говорил, что лекции Собчака — это всегда часа два, без бумажки и блестяще. Студенты его любили. Коллеги завидовали. По уровню популярности среди студентов он соседствовал с профессором права Пелевиным, превосходящем Собчака только тем, что его с утра можно было встретить в очереди у ларька за пивом и встать рядом. Впереди предстоял Собчак и момент истины для милиции. Я увидел его издалека, он показался мне высоким и чем-то напоминающим аиста. Еще он махал руками при ходьбе и шагал широко. Рядом семенил Мутко, его тогдашний зам, недалеко шел, сейчас уже бывший, начальник службы безопасности президента по фамилии Золотов.
А может, мне просто кажется, ведь прошла почти вечность. На ходу он выслушал лысого американца, кивнул, переспросил у переводчика, откуда именно был милиционер, тот не знал. — УБХСС — влез в разговор я. Все замолчали, и я почувствовал себя очень одиноко. На миг. Собчак улыбнулся и сказал переводчице: «Переведите, что они спрашивают ровно то, что и должны спрашивать. Поэтому — давайте сотрудничать». Он пошел дальше, широко шагая и размахивая длинными руками. Похожий на аиста, профессор права Ленинградского юрфака, первый и последний мэр Санкт-Петербурга Анатолий Александрович Собчак.
Константин Добрынин
Источник: echo.msk.ru