Ключевое слово политического сезона – «прорыв» (вариант: «рывок»). Все призывают друг друга его совершить и рассуждают, как.
Однако прежде хорошо бы ответить на вопрос: прорываться в качестве кого? Самостоятельного игрока или сырьевого придатка? Ну, пускай не исключительно сырьевого, но чего-то вроде вспомогательного цеха при развитых экономиках. Или мы мечтаем о роли самодостаточной страны? Это главный вопрос.
И не надо его забалтывать разговорами о международном разделении труда и о том, что в наше время универсального прогресса нельзя замыкаться, а нужно, напротив, сотрудничать со всеми. Сотрудничать – да, но опять-таки в качестве кого? Прорыв – куда? В какую реальность? Нужен внятный образ результата, а его пока нет.
План А: зависимый капитализм
Если мы стремимся оставаться придатком западной экономики и вассалом Запада, надо на любых условиях замириться с ним – к чему и стремятся наши либералы, и это не лишено логики.
Ведь мы сегодня и есть придаток, полуколония, как это ни оскорбляет наш патриотизм. Напомню: самый существенный признак колонии в том, что она вывозит сырьё или изделия низкого передела и ввозит высокотехнологичные товары. Это наш случай.
Наши технологии по преимуществу заёмные, и если нам «оттуда» присылают программное обновление для импортного оборудования – мы полностью зависимы. Выключить наше производство можно на раз. Не делает этого Запад лишь в силу глубоко коммерческой заточки его сознания: отказаться от того, что приносит прибыль, ему очень трудно.
В сельском хозяйстве, которым мы сейчас шумно гордимся, сорта зерновых, хвала Всевышнему, местные, зато семена овощей – почти все импортные. И пестициды, без которых не обойдёшься. И ветеринарные препараты. И белково-витаминные добавки для животноводства. Не говоря уж о породах высокопродуктивного скота. Даже яйца для бройлеров импортируются…
Но это даже не главная зависимость. Есть и важнее. Мы – колония в отношении знаний картины мира. Когда у нас надо о чём-то серьёзном подумать – тут же пытаются вспомнить, что об этом писали на Западе или как там у них устроено. Смешно и печально было слушать, как на Московском экономическом форуме несколько лет назад норвежский экономист Эрик Райнерт призывал наших деятелей обращаться к наследию русских экономистов, а не только западных.
При этом мы ведём себя как держава, желающая говорить на равных со всеми. Такое положение ощущается коллективным Западом как бунт колонии, которую надо быстрее приструнить. В этом исток безумного воя, названого у нас русофобией. Но нельзя быть одновременно колонией и великой державой. Колония тоже может достичь успехов – но именно как придаток: например удачно протянуть куда-нибудь газопровод.
При этом мы гордимся нашим чудо-оружием, сработанным на импортных станках, поскольку своё станкостроение ликвидировано давно и успешно. Колонии производство средств производства – не по чину: это подрывает её зависимость. Британия всегда запрещала заводить в колониях обрабатывающие производства (кроме производства дёгтя и канатов, требующихся для судоходства). Вот перенести какое-нибудь производство из метрополии туда, где дешевле рабочая сила – это всегда пожалуйста!
Тут аналогия судьбы человека и судьбы народа: человек может выбрать вспомогательную профессию – секретарша, переводчик. И жить себе потихонечку, знать свой шесток, не претендуя на принятие важных решений. Но захоти он на что-то влиять – потребуется перейти на более высокую орбиту, что очень непросто. Это иная роль. И между этими ролями имеется разрыв, одно не перетекает в другое. Кстати то, что в новой России на высших государственных постах оказались бухгалтеры и переводчики, т.е. люди вспомогательных профессий (а не, скажем, военные и инженеры), тоже говорит о вспомогательной роли нашей страны.
Русский вопрос
Кем быть: колонией или сверхдержавой – давний и фундаментальный русский вопрос. Срединный путь, по-видимому, нам заказан.
Всю вторую половину XIX века, вплоть до Октябрьской революции, Россия втягивалась в зависимый капитализм. Все эти иностранные инвестиции, западные займы, банки и предприятия – всё это уже было в России. Собственно за это мы к своей невыгоде и сражались в Первой мировой войне. Всё это внесло и весомый вклад в Октябрьскую революцию: иностранные инвестиции обогащали иностранных хозяев и чужие страны, а не Россию и наш народ.
Вот что писал публицист Михаил Меньшиков в статье «Замкнутое государство» (1902):
«Сближение с Европой разорило Россию, разучило её обслуживать свои нужды, лишило – как кулак деревню – экономической независимости. Правда, полвека назад сахар в деревне ценился чуть не на вес серебра, но зато мёд был ни по чём. Теперь апельсины почти дешевле яблок, но страшно то, что яблоки уже дороже апельсинов…
Когда к нам вторгаются иностранные капиталы, мы знаем, что не для нашей, а для своей выгоды они пришли в Россию, и что вернутся они нагруженные нашим же добром…»
Только создание многоотраслевой промышленности, способной удовлетворять в первую очередь свои же потребности, может привести к успеху – такая идея формировалась в умах всю вторую половину XIX века.
Не следует и пытаться в подражание западной индустриализации ориентироваться непременно на экспорт: на других рынках для нас места нет, а вот свой рынок надо развивать. Нужно ориентироваться на хозяйственную самодостаточность: у нас к тому есть все возможности.
Но чувствует ли себя наша страна призванной к высокой роли независимой державы?
В XIX веке было в ходу выражение «исторический народ», т.е. народ с большой судьбой и с существенной ролью в истории. Большое призвание – это не только вкушать пироги и пышки, это долг, труд, жертвы. «Империи создаются потом и кровью», – говорил Бисмарк и был прав. Трудное дело – независимость. Просто поставить перед собой такую задачу – и то страшно.
Даже большевики пришли к этому не сразу: после революции они мыслили Россию в контексте мировой революции и мировой социалистической республики, где индустриальная роль будет возложена на «пролетариат Германии». Только потом, когда пришлось готовиться к войне, в ответ на тогдашние «санкции», стали спешно строить индустрию. Да, её строили в том числе силами иностранцев, но – как свою, а не как их индустрию. При этом сразу закладывалась программа развития на собственной основе. Что и было достигнуто.
«Мы отстали от передовых стран на 50-100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в десять лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут», – говорил Сталин в 1931-м.
Любая индустриализация требует больших ресурсов и напряжения народа. Психологи, работающие с людьми, желающими достичь ощутимого результата, неизменно рекомендуют: ответьте на вопрос, чем вы готовы пожертвовать для своей цели – отказаться от досуга, больше работать, изучить иностранный язык, сменить место жительства и т.п. Кстати часто люди совершают большие дела от безвыходности: например, выгнали с работы – создал бизнес и заработал кучу денег. При равнинном течении жизни редко кто пойдёт на прорыв. И это опять касается и отдельного человека, и коллективной личности – народа.
Похоже, для успешного прорыва нужны одновременно два элемента: 1) ощущение своей призванности к большому делу и 2) вынужденность, необходимость прорыва.
Советская империя и великая индустриальная держава были построены, когда налицо оказались оба элемента.
План Б: «Не спи, вставай, кудрявая!»
Чувствует ли наша страна призвание к высокой роли? Мне кажется, прошёл разворот в эту сторону. Да и действия наших геополитических «партнёров» толкают туда же.
Тогда в дело вступает «план Б». Нам нужно изменить траекторию движения, в частности провести новую индустриализацию. Но и это далеко не всё: нам надо научиться думать своим умом, а не пытаться списать у соседа, как двоечник контрольную. Значит, нужна своя наука, образование, своя идеология, т.е. нужно осознать собственные смыслы. Без этого останемся полуколонией с геополитическими претензиями, а это положение неустойчивое: надо либо туда, либо сюда.
Самостоятельный путь требует громадного труда всех: и руководителей общества, и народа. Всякий переход на более высокую орбиту требует дополнительной энергии: вниз скатываться куда проще.
Если будет принят этот политический план, нужно прекратить колониальную болтовню про какие-то отдельные прорывные направления, напоминающие вспомогательные производства для метрополии. Разумеется, на всё не хватит сил и средств, но производить надо то, что нужно нам, а не кому-то.
Нет смысла особо увлекаться рассуждениями о новом экономическом укладе. А то ведь стоит заикнуться об индустриализации, тут же кто-то заорёт: вы не в теме, сейчас всё автоматизировано, а что не автоматизировано – напечатаем на 3d принтере!
Да, такие предприятия есть, например почти все ручки для швабр выпускаются для всего мира на нескольких заводах-автоматах. Но уже выпуск рабочей части швабр – гораздо менее автоматизированное производство, а текстильную насадку, которой и моют пол, обмётывает на оверлоке трудолюбивая китаянка. Так что нам нужна разная промышленность.
Вообще рассуждения про очередной экономический уклад и инновационные технологии сильно напоминают песенку Никитиных про лазер, которым будем жарить шашлыки:
На горе его поставим,
Наведём на ресторан…
Чтобы начать работу для достижения самодостаточности, нужны меры, которые всем известны, но очень трудны.
Это в первую очередь национализация банковской системы и монополия внешней торговли: деньги должны быть в руках государства и работать на общие цели. Запрет на свободное трансграничное движение капитала. Если этих двух мер не принять, любые деньги, выделенные даже на благие задачи, тотчас попадут на финансовый рынок – и поминай как звали.
Возможно, понадобятся особые инвестиционные деньги, которые нельзя обналичить и пустить на потребление. В СССР такие были – так называемый безналичный оборот. Быстрый крах советской экономики начался именно тогда, когда стало можно обналичивать безналичные деньги.
Не нужно во что бы то ни стало стремиться к экспорту производимой продукции, внутренний рынок, повторяю, должен стать приоритетом. Откуда возьмётся тогда валюта? Оттуда же, откуда сегодня. При этом уменьшатся траты на закупку того, что закупается сегодня.
У нас импорт продовольствия в 2017 году – 28,8 млрд. долл. Произведи мы хоть часть его дома – была б большая экономия, а сэкономить – значит заработать. При этом импортными являются многие факторы сельхозпроизводства, которые не входят в эту цифру. Так что возможности огромны.
Сейчас с самого верха говорят об ориентации на несырьевой экспорт. Хорошо, конечно, что-то экспортировать, но непременная необходимость вывозить любую производимую продукцию – это ложная цель, списанная с западных экономических прописей. Совладелец группы «Стан» С. Недорослев точно сказал: «Пока ты можешь по своему двору бегать, зачем бежать в соседний?» Нам нужна «соединённая промышленность» – многоотраслевое сбалансированное хозяйство.
Потребуется режим разумного протекционизма, который отчасти поневоле введён благодаря контрсанкциям. Но надо полностью осознать, что протекционистская политика – это не какое-то отклонение от правильного порядка вещей, а нормальная мера для индустриализирующейся страны.
Когда-то Англия, создавая свою суконную промышленность, закрывалась протекционистскими мерами от Бургундии, где производство сукна было развитым. Так же росла промышленность США, особенно сталелитейная. Но протекционизм – трудное дело. Это не просто косная замкнутость, как многие воображают. Протекционизм – это чёткое сознание цели развития и творческий выбор средств для достижения этих целей. И надо уметь маневрировать, понимая, когда закрыться, когда открыться – и до какой степени, и кому. И надо крепко держать вожжи в руках.
Ещё Фридрих Лист в 1817 году установил, что защита национального рынка от внешней конкуренции усиливает конкуренцию внутреннюю и тем самым подстёгивает развитие. «Фабрикацией фабрикантов» назвал протекционизм Энгельс в работе «Протекционизм и свобода торговли». Это нужно ясно понимать, чтобы опять не стать облапошенными неолиберальным учением об универсальной благотворности конкуренции всех со всеми.
Вступая на путь прорыва, полезно помнить слова Данте, которые часто цитировал Маркс: «Иди своим путём и оставь людям говорить, что хотят».
Такое поведение ведёт к успеху, привлекает друзей и вызывает уважение врагов.