Москва летом 2015-го: еще вся в георгиевских лентах, пусть и выцветающих уже; машин меньше; люди нахмурились; магазинные полки обеднели; уличная реклама смеется над санкциями; по телевизору рассказывают только о том, как скверно жить на объятой хаосом Украине, как будто никакой собственной жизни у россиян и нет. Политик в стране есть лишь один, и других, кажется, уже не будет.
Киев этим же летом: на улицах фронтовики в форме гуляют с барышнями в мини, билборды рекламируют военно-патриотические движения, магазины забиты запрещенными в России продуктами, на улицах и ресторанах все говорят по-русски, а по телевизору на обоих языках передают сводки с полей сражений, где украинские солдаты воюют с российскими оккупантами. Политиком пытается быть каждый.
Два разных государства. Но вот общее: по обе стороны границы, на которой теперь россиян допрашивают, не затем ли они едут на Украину, чтобы воевать, — подъем национального духа. Футболки и айфонные чехлы с Путиным в большой моде в Москве; желто-голубые флаги над частными домами, магазинами, машинами — в Киеве. И у нас, и у них — наконец гордость за свою страну. Впервые за двадцать с лишним лет.
Россия все двадцать лет после объявления своей независимости (от чего? от имперского бремени?) всё пыталась найти себе новую национальную идею, идеологию, веру в себя обрести. Но люди, которые изобретали это для нас в администрации президента и экспертном сообществе, сами были слишком неверующие и циничные, слишком были увлечены освоением бюджетов и побочным бизнесом, поэтому национальные идеи у них получались все полудохлые, как гомункулус в пробирке. Демократия наша мертворожденная, модернизация наша мертворожденная, энергетическая супердержавность наша — кислых щей. Ничто не прижилось в народе и ничто не работало, кроме одного призыва: «Обогащайтесь!». Хотя бы большинство и решило, что обогатиться — значит набрать потребительских кредитов.
А пока Россия пыталась себя независимую и новую придумать, Украина старалась вообще — стать. Стать настоящим государством, единым, построить новую общую для своего Востока и для своего Запада идентичность, поверить в себя; но и у них во власть попадали всегда исключительно люди с коммерческой жилкой. Всех только бизнес интересовал — кого белый, кого серый, кого черный. Политика и все национальное строительство было только побочным явлением борьбы деловых кланов за предприятия, ископаемые и газовый транзит и отводом глаз населения от этих важных процессов. А простые украинцы, как и мы, все эти годы просто пытались выжить и заработать.
Не было, не появилось — ни у нас, ни у них — идеи и веры, которые люди приняли бы, которые подняли бы на знамена, с которыми можно было бы свою страну вперед вести. Поэтому болтались в безвременье — и мы, и они.
А единственное, оказалось, что может нам помочь определиться — это ненависть друг к другу. Объяснимо — и необъяснимо.
Если кто и мог по-настоящему во всем СССР, а до него и в царской России называться братскими народами по-настоящему, это были именно русские и украинцы. Не с эстонцами и не с узбеками, будем честны, мы были подлинно, по-братски близки. По-настоящему, буквально: в каждой русской семье есть украинский родственник, и в каждой украинской семье есть русская родня. Бок о бок воевали сотнями лет, в одних братских могилах перемешаны. Судьбы наши срослись неразрывно как сиамские близнецы, и можно ли разделить их, не убив одного или обоих — неизвестно пока.
Конечно, были всегда между нами трения — такие же, как бывают между соседями по коммуналке в кухонной очереди к плите, или как между братьями, у которых жены характерами не сошлись. Наименования эти — хохлы, москали — не сейчас придуманы. И предрассудки: мы, мол, квелые и ленивые пьяницы, они, дескать, пьяницы жадные и хитрые — у нас, конечно, лет тысячу уже друг про друга в ходу. И все же: мы были настоящими братьями, и нам некуда деваться из этой нашей коммуналки в пятую часть суши размером.
Только приревновав, рассорившись, разодравшись со своими братьями, только противопоставив себя им, мы смогли понять, кто же такие мы сами.
Весь новый русский-российский патриотизм-национализм — он ведь выстроен вокруг ревности к Украине, которую от нас Запад уводит. Вокруг ощущения того, что нас предали, вокруг презрения-зависти к украинцам, которые пытаются по скользким краям из нашей вечной навозной ямы к Европе-мечте выбраться. Вся наша политика по отношению к Украине — это: «Куда? А мы? Да вас обманут там! Вам больше всех надо, что ль? Да вы никто вообще! Да вас звать никак! Да у них там такая же яма, еще и со скотоложеством!» — но за всем этим рефреном слышится только: «Куда? А как же мы?!»
Только благодаря Украине, которая уходит от нас к Европе и к Америке, мы поняли теперь, что сами ни за что на свете туда не хотим и не пойдем. Только благодаря Украине поняли, что порядок нам важней свободы. Что Великая Отечественная никогда не заканчивалась и никогда не закончится, и что мы всегда будем героически сражаться на ее передовых рубежах, и что готовы жить по законам военного времени: получать скупую продовольственную норму по карточкам, охотиться на врагов народа, стучать на соседей, боготворить Вождя. Поняли, что никакой новой России нам не надо и никогда не было нужно. Нам нужна только та Россия, которая раньше была: имперская, под тем или под другим соусом, и нечего тут больше ничего выдумывать. Нет для нас другого будущего, кроме прошлого.
А независимая Украина только благодаря нам, благодаря той войне, которую мы против нее развязали, и поняла, что ее независимость в действительности означает и зачем ею дорожить. Только благодаря тому, что мы украинский Восток попробовали оттяпать вслед за Крымом, и тому, что мы всё центральное телевидение, все интернет-фабрики лжи и ненависти задействовали, чтобы Восток с Западом стравить, украинцы наконец — именно вопреки и назло россиянам — почувствовали себя вдруг единым народом, вне зависимости от своей национальности. Все их прежние потуги — попытки всю страну на мову перевести, вышиванки, Шевченко, и прочая — не могли заставить украинцев поверить в то, что их собственная Украина — настоящая и целая страна. А вот мы помогли им почувствовать это и поверить.
Это все в истории, политологии и психологии масс изучено и описано: внешний враг помогает сплотиться народу в трудную минуту, забыть о сложностях и неудобствах жизни. Тут ничего нового, в общем.
Обидно просто, что именно мы оказались этим врагом друг для друга. Обидно, что стали настоящими государствами только разойдясь в разные стороны: они — в смурное будущее, мы — в топкое прошлое. Обидно, что не сможем больше идти рядом, вместе. И что про себя знаем только одно: мы — это не они.
Дмитрий Глуховский
Источник: snob.ru