Уже больше недели прошло с тех пор, как пресс-секретарь президента России Дмитрий Песков сообщил, что Владимир Путин «простудился, но продолжает работать». Песков отметил, что недомогание Путина не скажется на его рабочем графике. В январе Песков заявлял, что президент «абсолютно здоров», Путин нырял в прорубь перед телекамерами, а СМИ при этом обсуждали его хорошую физическую форму.
Впрочем, Песков мог бы вообще не комментировать состояние здоровья своего начальника, поскольку, как он сам подчеркивает, в российском законодательстве не предусмотрено обязательное обнародование данных о состоянии здоровья президента.
Писатель, историк Леонид Млечин отмечает, что традиция скрывать информацию о состоянии здоровья главы государства в России насчитывает сто лет, она началась с прихода к власти большевиков. В царской России эту информацию не скрывали.
– Выпуск вашей серии «Истории Леонида Млечина», посвященный здоровью российских и советских вождей, вы начинаете с того, что в царской России информацию о здоровье правителей не скрывали. Как вы думаете, почему?
– Потому что это нормальная вещь, и Россия сто лет назад, 1917 года, во многом была куда более передовым государством, чем сейчас. Мы даже не отдаем себе отчета, как многое мы потеряли. Это считалось естественным, нормальным делом. Подданные имеют право знать, что происходит с властителем. Я был потрясен, когда писал книгу о революции, там, в частности, была глава, связанная с Распутиным, с императрицей, с детьми. И когда у нее была беременность, одна из многих, закончившаяся выкидышем, об этом лейб-медики составили бюллетень, опубликованный в газете. Это было сто с лишним лет назад.
– Тогда получается, что традицию – скрывать информацию о здоровье вождей – заложил Владимир Ленин?
– Не Ленин сам, а при Ленине. Потому что он тяжело заболел, и это, конечно, хотели скрыть. В те времена еще печатались бюллетени – о здоровье Ленина, Троцкого. Но стали скрывать, придумывать всякие глупости. Там был нарком просвещения – Семашко, человек глубоко уважаемый, он в Одессе выступал на губернском партийном активе и стал говорить: «Да Ленин в прекрасной форме! Вот-вот к нам присоединится!» Когда Надежда Константиновна Крупская прочитала это в газете, она возмутилась. Тогда и стали бюллетени суживать. А все началось со Сталина. Вот для Сталина это была проблема серьезная: его здоровье – это государственная тайна.
– А почему? Он хотел выглядеть исполином, титаном, безупречным совершенно? Все-таки у него был такой несколько невзрачный внешний облик, и многие отмечали, что одна из рук его была несколько усохшей, на лице следы оспы. Чего он добивался, скрывая информацию о своем здоровье?
– Сталина видели ведь очень немногие. Телевидения тогда не было, по стране он никогда не ездил, практически никогда не выступал – только на съездах партии в Москве. Сколько людей его реально видели? Очень немногие. Он был человеком одаренным в этом смысле, он создал себе образ великого вождя, приравненного где-то к Богу. У вождя, у Бога не может быть никаких заболеваний, и это было частью его образа. Кроме того, думаю, что подспудно ключевое – это ощущение страха. Поскольку все эти советские вожди, в общем, приходили к власти не самым демократическим путем, и страх у них был. Им всегда казалось: покажешь слабость, покажешь, что ты болен, и выпихнут, выставят из Кремля, выгонят. И Сталин скрывал до последнего, когда заболевал.
Иногда даже у его соратников проявлялось что-то человеческое. Так Лаврентий Берия после войны, узнав, что Сталин недужит, хотел к нему приехать, ну, чисто по-человечески, но Сталин решительно отказал. Никто и никогда не видел его больным, нездоровым, страдающим. Почему все эти обстоятельства, связанные с его последним заболеванием и смертью, выглядят такими чудовищными? Когда у него произошел удар, и охранники к концу дня, увидев, что он не появляется, вошли и увидели его на полу, то стали, как положено по инструкции, звонить. Они позвонили министру Госбезопасности, который им сказал: «Что вы мне звоните? Позвоните Маленкову!» – который был старшим в Президиуме ЦК. Маленков один не решился приехать, они втроем приехали и боялись войти. Почему они боялись войти? А ну как Сталин просто спит, откроет глаза и увидит их – что с ними станется? Никто не мог его увидеть слабым и больным.
– Теперь давайте перейдем к Хрущеву. При нем в Советском Союзе наступила оттепель, это как-то сказалось на информации о здоровье самого Хрущева?
– Оттепель, некое отступление от сталинских правил, которое началось сразу после смерти вождя, никаких коренных изменений в советском строе не принесла. Конечно, состояние здоровья высшего руководства было секретом. В системе Четвертого Главного управления при Министерстве здравоохранения, кремлевской медицины, медицины для начальства, так было заведено, что никакое начальство не могло посмотреть историю болезни. Это я знаю совершенно точно. Даже когда какой-то из начальников средней руки болел, вышестоящее начальство не имело возможности взглянуть в его историю болезни, никто ничего не знал. Это была такая закрытая тема. Но Никита Сергеевич просто сам был очень здоровым человеком. Он хоть и отметил весной 1964 года 70-летие, но он практически не болел, поэтому ему скрывать было нечего.
– Леонид Брежнев умер в 1982 году, через несколько дней после того, как появился на трибуне Мавзолея 7 ноября. Как обстояло дело с ним? Может быть, какие-то особенности применительно к Брежневу есть?
– С Брежневым как раз была серьезная проблема. Если Никита Сергеевич был относительно здоровым человеком даже в серьезном возрасте, он по-настоящему стал болеть уже на пенсии, умер через шесть лет после выхода на пенсию, то Леонид Ильич был нездоровым человеком, и это проявилось достаточно рано. Первый инфаркт у него был, еще когда он работал в Молдавии, при Сталине. У него была подвижная нервная структура, как ни странно для человека, прошедшего фронт и такие тяжкие политические сражения. И у него достаточно быстро начались различные проблемы со здоровьем, что тщательно скрывалось, конечно, от всего мира, от страны и от товарищей по партии. Руководитель Четвертого Главного управления академик Чазов следил за тем, чтобы членам Политбюро ничего не было известно о состоянии его здоровья. Когда Брежневу стало плохо, его отвезли на улицу Грановского в больницу, приехал Подгорный, второй человек, глава государства, член Политбюро, хотел навестить Леонида Ильича, но Чазов встал у двери и не пустил его. Причем Подгорный был в бешенстве, потому что ему никто не смел возражать! Чазов его не пустил, чтобы он не видел, что Леонид Ильич в плохом состоянии.
– А сам Брежнев понимал, насколько он болен? Известно, что он принимал какие-то таблетки, стимулирующие вещества, и судя по всему, делал это фактически бесконтрольно. Все вот эти истории с медсестрами, которые окружали его, потакали его желаниям принимать эти препараты, хорошо известны. Правда, известны в основном по сериалам, которые вышли в последние годы.
– Конечно, он не отдавал себе в этом отчета. Всякий из нас твердо уверен, что он в неплохом состоянии, а мелкие недомогания не имеют значения. И Леонид Ильич нисколько не исключение в этом смысле. Тем более что никто ему не говорил, что он выглядит плохо и тяжело болен, не справляется уже с руководством государством. Проблема с ним состояла вот в чем: ему казалось, что он мало и плохо спит. Я уже, как человек в возрасте, понимаю, что надо с этим смириться – ну, конечно, ты спишь меньше. А он считал, что он должен спать долго, и он требовал снотворное. Снотворное в ту пору, все-таки это десятилетия назад, имело побочные эффекты, и он глотал снотворное, а утром не мог проснуться. А ему надо функционировать, и ему давали какие-то бодрящие препараты. И он на этих «качелях» раскачивался. Конечно, это ему страшно вредило. Врачи пытались его ограничить в приеме снотворных препаратов, он их шантажировал, вымогал, добивался. Как раз Чазов, в этом смысле врач очень хороший, понимающий, пытался его ограничить, сдерживать. Но не попрешь против человека, нельзя же Брежневу запретить принимать снотворное, если он хочет этого.
– Юрий Андропов и Константин Черненко были у власти в Советском Союзе очень недолго и умерли. Видимо, они заняли свои посты уже чрезвычайно больными людьми. С ними, видимо, происходило то же самое: они тоже не понимали, что с ними происходит, и надеялись на лучшее?
– Если бы Андропов не был членом Политбюро, давным-давно его отправили бы на инвалидность, потому что он в прямом смысле был очень тяжело больным человеком. Среди букета его заболеваний был отказ почек, которые переставали работать, и его регулярно возили в Центральную клиническую больницу на гемодиализ, это очень тяжелая и очень болезненная процедура. Он был человеком, который просто не справлялся и не мог справиться с теми обязанностями, которые на него были возложены. Это сужало кругозор, он не мог ни с кем встречаться, не мог ездить. Вообще был человеком, который каждодневно глубоко страдает. Все часы, с утра до вечера, он тяжело страдал. С таким жизнеощущением как руководить государством?
Константин Устинович был менее больным человеком, но тоже достаточно нездоровым. Его подкосила история, когда он был вторым человеком при Андропове. Он был на юге и съел рыбу, и эту рыбу вместе с ним ели члены семьи. Помощник Черненко Прибытков мне об этом рассказывал. У Черненко организм был ослабленный, и у него тяжелое воспаление началось. И он совсем тоже был в плохом состоянии. Он из больниц практически не выходил в тот год, когда руководил государством. Но опять-таки Черненко себе в этом отчета не отдавал, потому что по-человечески ты опасаешься этого ощущения. Кому хочется признать, что ты инвалид? Кому хочется признавать, что ты уже недалек от встречи со Всевышним? Конечно, человек бежит от этого, спасается. А никто сказать ему не решался. Константин Устинович был совсем уже плох, позвонил из больницы Андрею Андреевичу Громыко, министру иностранных дел, и пожаловался ему: «Может, мне уйти?» На что мудрый Громыко сказал: «Не стоит торопить события». И через несколько недель Черненко умер.
– Михаил Горбачев, к счастью, по-прежнему здравствует, и он довольно молодым человеком, особенно по советским меркам, стал генеральным секретарем ЦК КПСС. При нем что-то изменилось? Хотя, судя по всему, каких-то особых проблем во время пребывания у власти со здоровьем он не испытывал.
– К Михаилу Сергеевичу природа была очень щедра, он совершенно не болел в те времена, когда был руководителем партии и государства. Ну, какие-то мелкие простуды, что-то такое. Поэтому для него этой проблемы вовсе не существовало. Но началась гласность, и стало меняться, конечно, отношение к тому, что нам известно. Потом, в конце концов, Главлит отменили вместе со всей регуляцией, а там было записано, что запрещено сообщать что-либо о состоянии здоровья руководителей партии и государства, это была просто официально запрещенная информация. Перестал существовать Главлит – и перестал существовать запрет.
– У Бориса Ельцина со здоровьем были очень большие проблемы. Насколько он пытался скрывать их?
– Он в этом смысле был похож на Леонида Ильича. Никому в голову не приходило, что такой вот физический крепкий внешне сибиряк на самом деле тоже страдает серьезными недугами. Конечно, он пытался скрыть, но это тоже человеческая черта. Плюс как раз для него это был вопрос выживания точно: признался, что болен, – и вылетаешь из руководства. В те времена, когда это происходило, уже были реальные голосования, и он точно мог утратить свою должность. И это было очень заметно в 1996 году. Нельзя сказать, что я очень сильно этим интересовался, но я читал, помню, американские газеты, и вдруг я вижу большую статью о том, что советский лидер нуждается в аортокоронарном шунтировании.
Это была еще малоизвестная операция у нас в стране, а у меня был хороший знакомый, как раз кардиохирург, который незадолго перед этим рассказывал, что эта операция, которая у нас пока не распространена, имеет такое колоссальное значение. И я понял масштаб медицинских проблем, стоящих перед Борисом Николаевичем. Я помню, я беседовал тогда с коллегами, и меня никто не понимал. А потом выяснилось, что у него было несколько инфарктов, и самый тяжелый свалил его как раз накануне второго тура голосования, и он еле-еле вообще проскочил этот момент.
– О том, что сейчас происходит с Владимиром Путиным, мы не знаем. Мы знаем только заявления его пресс-секретаря о том, что президент России простудился. Насколько, по-вашему, важно знать обществу, что реально происходит со здоровьем руководителя государства и людей, занимающих другие высокие государственные посты?
– Тут вопрос совершенно однозначный. Конечно, общество должно знать! Россия не единственная страна, где вожди пытались это скрыть. Любимый всеми Джон Кеннеди скрывал весь букет своих тяжелых заболеваний. Любимый всеми Франсуа Миттеран скрывал с помощью своего врача степень тяжести своего заболевания, которое его потом убило. Беда в том, что нездоровье вождей просто накладывает отпечаток на их способность управлять государством. Миттеран последние годы своего президентства думал о смерти. Он даже летал к знаменитому немецкому писателю, чтобы поговорить с ним о жизни и о смерти, потому что он думал все время о смерти. Конечно, это накладывает отпечаток на то, как управляют государством. Поэтому, конечно, об этом надо хорошо знать и отдавать себе и всем отчет. Но это плохо приживается, – полагает Леонид Млечин.
Владимир Путин уже не в первый раз исчезает из публичного пространства. В марте 2015 года он отсутствовал 10 дней, это породило слухи о его серьезном заболевании, которые пришлось опровергать тогдашнему президенту Киргизии Алмазбеку Атамбаеву, который сказал, что встречался с Путиным и что тот «не только ходит, но и гоняет за рулем». Высказывался по поводу этих слухов и Дмитрий Песков, назвавший их «весенним обострением». Атамбаев в те дни встречался с Путиным. На кадрах протокольной съемки этой встречи президент России выглядел нездоровым.