Попытки узаконить проституцию, которые предпринимают сейчас депутаты украинского парламента, сопровождаются рассказами о благотворном эффекте, который якобы возымело подобное решение в социальной истории других государств. На самом же деле, мы имеем собственный исторический опыт легализации секс-бизнеса, хорошо изученный на примерах из дореволюционной жизни нашей страны. И украинцам было бы очень полезно вспомнить о нем сегодня – когда об этом опыте в равной степени не принято говорить в среде сторонников «украинского» и «русского» мира.
Описывая Киев начала ХХ века, современные публицисты обычно рисуют нам сусальные картинки добропорядочного и набожного города, процветавшего под золотыми куполами Софии и Лавры. Между тем, его подлинный портрет ничуть не напоминал пасторальные изображения на пасхальных ретро-открытках. В Киеве била ключом жизнь, с полным набором социальных проблем и пороков, присущих любому европейскому городу той эпохи. Уличный криминал, проституция, пьянство, опиумные притоны и открытая торговля кокаином, бездомные-«басарабы», которые жили в вырытых на склонах возле Бессарабки пещерах, и дали ей свое имя, беспризорники и попрошайки – все это играло настолько заметную роль в городской жизни, что в первую очередь попадалось на глаза ее внимательным исследователям. Именно потому Киев тех лет вошел в литературу со своей социальной изнанки – будь-то рассказы Куприна, статьи Николая Лескова или мемуары Александра Вертинского.
Проституция занимала заметное место в повседневности старого Киева, который поэтично именовали «городом церквей и борделей». Национальный герой Венесуэлы, революционер-республиканец Франсиско Миранда, посетивший город в 1787 году, для встречи с императрицей Екатериной, лаконично описал в своем дневнике один из походов в публичный дом: «зашли потом в бордель; там, за рубль, получил пригожую девку». В другой раз путешественник жаловался, что работники секс-бизнеса обманули его на Подоле. Восемнадцатилетняя девушка, которая взяла у латиноамериканца три дуката за ночь, скрылась после этого из борделя – и, в результате, Миранде «пришлось удовольствоваться служанкой».
Первым центром организованного киевского секс-бизнеса стал Андреевский спуск. После 1843 года, когда проституция была объявлена царскими властями «терпимой», на нем работало около десятка публичных домов. «Место для этого промысла оказалось подходящим, число публичных домов на спуске стало быстро расти. В начале 1850-х годов красные фонари зажигались по вечерам чуть ли не у каждого здешнего дома, а самый большой и роскошный бордель планировалось воздвигнуть прямо под Андреевской церковью», – пишет киевовед Анатолий Макаров. Между прочим, он отмечает, что «легализация» проституции не улучшила положение занятых ей девушек, многие из которых были проданы содержателям публичных домов помещиками. «Внешне все выглядело благопристойно и вроде бы вполне «терпимо», но на самом деле легализованная проституция ничем не отличалась от прежней, нелегальной, и служила надежным механизмом обогащения хозяев бардаков и торговцев «живым товаром».
После кровавых столкновений между «штафирками» и «милитерами» – гражданской молодежью (студентами, чиновниками, купцами) и военными курсантами, которые оспаривали контроль над борделями Андреевского спуска, «дома терпимости» перенесли за бульвар на Подольской Канаве, а затем в район Эспланадной улицы. Однако подлинный расцвет сексуальной индустрии пришелся на конец XIX – начало XX веков, в момент бурного капиталистического развития тогдашней России, кода Киев превратился в столицу разбогатевших сахарозаводчиков, зерноторговцев, и стал важным транспортным узлом, где железная дорога пересекалась с пароходными маршрутами по Днепру и его притокам. Все это привлекло в город множество наемных работников, готовых грузить на пристанях муку и арбузы, как это делал Куприн, или возводить стены многоэтажных «доходных» домов, которые определяют сегодня архитектурный облик «исторической» части города.
«Последнее десятилетие века в Киеве было периодом строительной лихорадки. В город прибыло огромное количество мужской рабочей силы, и за ними потянулись сотни девушек из Одессы, Петербурга, Москвы, Вены и даже Парижа для удовлетворения мужчин самых разных возрастов и социального положения… платный разврат стал символом новых для патриархального Киева буржуазных отношений», – рассказывает Анатолий Макаров. «И вся эта шумная чужая шайка, опьяненная чувственной красотой старинного города, – эти сотни тысяч разгульных зверей в образе мужчин всей своей массовой волей кричали: «Женщину!», – прекрасно иллюстрирует дух этого времени Александр Куприн.
Знаменитая повесть «Яма» – красочный рассказ о жизни киевского квартала «красных фонарей», написанный хорошо знакомым с ней Куприным, далеко не полностью раскрывает картину тогдашнего рынка сексуальных услуг. В то время в Киеве различали, как минимум, восемь разновидностей проституток – в зависимости от специфики их бизнеса. Среди них, в частности, выделялись незарегистрированные уличные проститутки, которые старательно маскировались, чтобы не вызвать подозрения у полиции: «они часто наряжаются пейзанками и гимназистками, и горничными, посланными с пакетом господами, а на Подоле появляются даже в виде монашенок-послушниц. Плату свою они получают под видом денег «на извозчика», – рассказывал журналист И.Нерадов-Энский.
Воспоминания современников рисуют тогдашний центр города как один огромный бордель. «По той стороне, где четные номера, от угла Прорезной до Думской площади (нынешнего Майдана) порядочная женщина могла идти только с мужчиной, если же прохаживалась одна – значит проститутка», – читаем мы в воспоминаниях писателя Григория Григорьева. «На каждом перекрестке открывались ежедневно «фиалочные заведения», в каждом из которых под видом продажи кваса торговали собою тут же рядом, за перегородкой из шалевок по две, по три старых девки», – дополняет его текст из «Ямы».
Неграмотные нищие крестьянки из провинциальных губерний, прибывшие в Киев в поисках работы, сотнями попадали в так называемые «секретные» бордели, замаскированные под заведения модисток, акушерские приемные и кабинеты «зубодеров»-дантистов. По свидетельству современников, среди них было множество несовершеннолетних. Здесь же можно было встретить и девушек из буржуазных семей – курсисток или гимназисток, которых еще именовали «полушелковыми» проститутками. Выходя к клиентам, они рисковали столкнуться со своими юными сверстниками из киевских гимназий: «посмотрели бы Вы, что Ваши гимназисты проделывают у Вас под самым носом в Николаевском парке с проститутками в 8-10 часов вечера. Подобных мерзких безобразий, цинизма и пошлости еще никогда не наблюдалось. Впрочем, Ваши гимназисты и по улицам разгуливают с б… под ручку», – читаем мы в гневном письме одного из киевских чиновников, адресованном директору Пятой киевской мужской гимназии.
Последний, самый известный «квартал красных фонарей» в районе Ямской улицы появился после самого громкого скандала в истории киевской проституции – когда киевский гражданский губернатор Сергей Гудыма-Левкович скончался в одном из борделей на Эспланадной улице, прямо в постели у проститутки. Желая успокоить общественность, городское начальство решило вынести публичные дома на окраинную Ямскую – по предложению самих ее жителей, которые рассчитывали нажиться за счет прибыльного секс-бизнеса.
В период расцвета «Ямы» здесь работали сотни девушек, которые размещались в тридцати домах терпимости. Последние подразделялись на «элитные» «трехрублевые» заведения, «двухрублевые» бордели «эконом-класса» и «рублевые» притоны, с несвежими, засиженными клопами простынями. Существовали также самые дешевые, «полтинничные» дома, «где всякий сброд целыми ночами, как хотел, издевался над девушками», и каждая женщина могла обслуживать за десятки клиентов:
«Там требовалось громадное здоровье и большая нервная сила. Сонька однажды задрожала от ужаса ночью, когда Фекла, бабища пудов около шести весу, выскочила на двор за естественной надобностью и крикнула проходившей мимо нее экономке – Экономочка, послушайте: тридцать шестой человек! Не забудьте», – описывает порядки такого борделя Куприн.
Проститутки Ямской получали за свои услуги от одного до пяти рублей в час, и передавали эти деньги экономкам и хозяйкам-бандершам, в обмен на специальные «марки», или же «боны». В конце месяца производился грабительский расчет, в ходе которого из заработка проституток изымалась стоимость жилья, питания, одежды и прислуги. Обсчитанные, запутавшиеся в долгах девушки с «желтым билетом» вместо отобранного у них полицией паспорта, служили на этой потогонной «секс-фабрике» два-три года – пока они окончательно не теряли «товарный вид» или не становились жертвой «дурной болезни».
Изгнанные из публичного дома женщины нередко кончали жизнь в описанных Куприным буфетах и «минерашках» – павильонах для продажи пива и минеральной воды, где бывшие крестьянки и гимназистки продавали себя всем желающим за пятьдесят копеек или за водку. А бандерши набирали новый «свежий» и молодой «товар», не брезгуя для этого никакими средствами, вплоть до прямого насилия. «Некая г-жа Марья Ал-на, открывшая давно уже притон тайного разврата, отправилась на днях в Одессу, где пригласила к себе в качестве бонны молодую девушку К. Не зная замыслов этой дамы, К. приехала в Киев, но в доме своей госпожи не нашла обещанного места, а взамен звания бонны ей было предложено «промышлять». Несколько дней К. держали взаперти, не давая ей возможности заявить о своем положении, и только благодаря случайности полиции удалось раскрыть это дело», – рассказывала о такой вербовке газета «Киевлянин».
Хозяйки легальных «домов терпимости» и нелегальных «домов свиданий» были тесно связаны как с полицией, так и с преступным миром. Одна из них, подольская бандерша по кличке Камбала, вошла в историю города по причине особо зверского и циничного отношения к работавшим на нее проституткам. Жестокостью славилась и Вера Чеберяк, которая прославилась потом как одна из главных фигуранток сфабрикованного жандармами юдофобского «дела Бейлиса». Полиция помогала хозяевам борделей, расправляясь с взбунтовавшимися против их диктата девушками. Так, полицейский-мемуарист Ф.Ясногурский признавался, что ему было дано «секретное поручение найти во что бы то ни стало тюремное заключение, куда заточаемы были непокорные девицы содержателями публичных домов».
Помимо прочего, киевских проституток задействовали для изготовления порнографических открыток, которые печатались в обычных городских фотоателье. Благодаря Куприну мы знаем, что сутенеры получали по три рубля за негатив одного порнографического снимка, и платили из этого девушке один рубль. Цена черно-белой или цветной порнографической фотографии начиналась от 20 копеек и могла достигать трех рублей.
С начала ХХ века рынок секс-услуг оказался перенасыщен, и украинских проституток начали вывозить в Польшу, в Петербург и Москву, на популярные «водные» курорты Германии, в турецкий Константинополь, и даже в Аргентину – о чем упоминает Куприн. Киевская пресса приписывала этот бизнес одному из известных местных домовладельцев, который, благодаря связям с полицией, обеспечивал девушек паспортами, и организовывал им сопровождение на место новой работы. При этом «торговцы живым товаром», как называли организаторов этого бизнеса, поставляли проституток на любой вкус заказчика:
«Теперь он был одним из самых главных спекулянтов женским телом на всем юге России. Он имел дела с Константинополем и с Аргентиной, он переправлял целыми партиями девушек из публичных домов Одессы в Киев, киевских перевозил в Харьков, а харьковских – в Одессу. Он же рассовывал по разным второстепенным губернским городам и по уездным, которые побогаче, товар, забракованный или слишком примелькавшийся в больших городах. У него завязалась громаднейшая клиентура, и в числе своих потребителей Горизонт мог бы насчитать немало людей с выдающимся общественным положением: вице-губернаторы, жандармские полковники, видные адвокаты, известные доктора, богатые помещики, кутящие купцы. Весь темный мир: хозяек публичных домов, кокоток-одиночек, своден, содержательниц домов свиданий, сутенеров, выходных актрис и хористок был ему знаком, как астроному звездное небо. Его изумительная память, которая позволяла ему благоразумно избегать записных книжек, держала в уме тысячи имен, фамилий, прозвищ, адресов, характеристик. Он в совершенстве знал вкусы всех своих высокопоставленных потребителей: одни из них любили необыкновенно причудливый разврат, другие платили бешеные деньги за невинных девушек, третьим надо было выискивать малолетних… Замечательно, что он не находил в своей профессии ничего преступного или предосудительного. Он относился к ней так же, как если бы торговал селедками, известкой, мукой, говядиной или лесом. По-своему он был набожен».
Как известно, в финале повести Александра Куприна городские власти ликвидировали скандальный «квартал красных фонарей». На самом же деле, «Яма» зачахла самостоятельно, не выдержав конкуренции с борделями в других концах Киева, число которых возрастало из года в год – вплоть до начала Первой мировой войны. Затем, в 1918 году, легальные бордели были закрыты большевиками, и впоследствии возродились только однажды – во времена гитлеровской оккупации.
«Вот настоящее бл…ство у них во Дворце пионеров – «Дойчес хауз», публичный дом первого класса. На Саксаганского, 72, тоже мощный бардак. А по тротуарам Подола прогуливались немецкие солдаты, обнимая местных проституток», – рассказывает об этом «Бабий Яр» Анатолия Кузнецова.
Таким образом, сегодняшний Киев только возвращает себе старую репутацию признанного центра секс-бизнеса. Предлагая возродить подпольно действующие сейчас публичные дома, украинские чиновники и депутаты возвращают нас к «духовным скрепам» дореволюционных времен, попутно предавая общественной огласке масштабы и обороты «теневого» секс-бизнеса, которые старательно и стыдливо скрывали в прежние годы. А положение вынужденно занятых проституцией женщин, в любом случае, останется тем же – униженным и бесправным.
Андрей Манчук
Источник: prometej.info