Главный онколог России Михаил Давыдов о том, почему элита лечится за границей.
В России ежегодно заболевают раком 500 тысяч человек. На учете с различными онкозаболеваниями стоят около 2,5 миллионов пациентов. Умирают — больше 300 тысяч в год. По количеству смертей от онкологических заболеваний РФ — на первом месте среди индустриально развитых стран. Почему так происходит? Если заставить чиновников лечиться на родине, поможет ли это отечественному здравоохранению? И к чему способно привести лекарственное импортозамещение? На эти и другие вопросы «Ленте.ру» ответил главный онколог России, директор Российского онкологического научного центра имени Н.Н. Блохина академик Михаил Давыдов.
«Лента.ру»: Президент недавно призвал высокопоставленных чиновников лечиться в России. Это поможет отечественной медицине, или она окончательно разделится на «элитную» и «для остальных»?
Михаил Давыдов Фото: Александр Щербак / «Коммерсантъ»
Михаил Давыдов: Я не понимаю такого разделения медицины. Народ лечится в государственных больницах. У чиновников есть президентские и другие медицинские центры, опять же государственные. Да, это высокотехнологичные учреждения. Там достойный сервис и техническое обеспечение. Но в принципе у этих медучреждений те же самые проблемы, что и у всего здравоохранения. Поэтому когда Путин сказал, что чиновники должны лечиться в России, — это правильное решение, но запоздалое.
У чиновников уже стойкая зависимость от зарубежной медицины?
Да. Они уже за границей лечатся и будут лечиться. У нас вся модель здравоохранения так деформирована, что получить медицинскую помощь за рубежом, в принципе, даже проще, чем в России. Там заплатил деньги, и все в минуту сделали. За рубежом хороший уход, высокий сервис. В России этого еще нет. Но что касается лечения, у меня есть любимая фраза, которую я часто повторяю: если рак излечим, он излечим и у нас, если нет — заграница не поможет.
Что сделать, чтобы в России уход и сервис были не хуже?
Прежде всего необходимо восстановить идеологию. У государства должен быть главный лозунг — здоровье нации. У нас сейчас нет единого понимания того, что такое здравоохранение. А это компонент госбезопасности, такой же как внутренние войска. Значит и здравоохранение должно быть построено по тому же принципу — с четкой вертикалью управления. На губернаторов ведь никто не вешает ответственность за боеспособность воинских частей. Есть министерство обороны, есть доктрина, бюджет, планы, кадровое обеспечение. А почему здравоохранение разорвали на куски? В итоге тарифы по ОМС (обязательное медицинское страхование — прим. «Ленты.ру») в Орловской области одни, в Астраханской — другие. Одна и та же операция стоит везде по-разному.
Ну, это касается цены, а пациентов все же больше интересует качество.
Качества нет никакого. Мы завалены рецидивами. Хирург делает неудачную операцию, а потом отправляет пациента к онкологу — пусть он разбирается! А мы даже вмешаться не можем. В регионах свое руководство и свои кадры. Нам же необходимы головные медцентры, которые бы курировали качество работы врачей. А областные департаменты должны отвечать за первичную помощь, работу поликлиник, службу эвакуации, которая бы доставляла пациента вовремя до спеццентров. Например, в нашей стране в сфере онкологии были институты первой, второй и третьей категорий. И существовал регламент, что резекция желудка при раке — это максимум, что может делать районная больница. Удаление всего желудка — прерогатива областного медучреждения. А, например, пластику пищевода можно было проводить только в научно-исследовательском центре. Сегодня же каждый регион по-своему решает свои проблемы. Любая мало-мальская клиника выполняет все хирургические операции по онкологии.
Вы поддерживаете предложение некоторых коллег — упразднить ОМС?
В том виде, в каком оно представлено сейчас, пользы от него нет. У нас 99 процентов всей инфраструктуры здравоохранения в госсобственности. Государство формирует бюджет, взимает налоги. А затем государственные деньги передаются в частные страховые компании для финансирования госучреждений. Это же нонсенс! Если вы подсчитаете, сколько бюджетных денег уходит сегодня на содержание аппарата страховых компаний, то ужаснетесь. А ведь эти деньги должны использоваться исключительно для лечения людей. На самом же деле они идут на все: на зарплаты врачей, на закупку оборудования и прочее. В итоге ни на что не хватает.
Пункт выдачи полисов обязательного медицинского страхования Фото: Петр Ковалев / ТАСС
Сколько средств положено на лечение одного больного раком и сколько вы тратите на самом деле?
Стандарты колеблются, но ни один не покрывает и трети истинных затрат. По тарифу ОМС мы получаем примерно 100 тысяч рублей, а расходуем иногда и по 1,5 миллиона.
Откуда же деньги берутся?
Из разных источников. Часть — из квот на ВМП (высокотехнологичная медицинская помощь — прим. «Ленты.ру»), часть — из средств на специализированную помощь. Однако ни один из источников полностью не покрывает наших расходов. Вы не найдете ни одну страну в мире с таким финансированием здравоохранения. У нас ведь бесплатная медпомощь гарантируется конституцией. Значит порядок ее оказания должен быть ясным и понятным. А сейчас простым людям трудно разобраться, кто и за какие средства должен их лечить. Я бы понял, если бы в стране не хватало денег на здравоохранение. И власти бы сказали: «Вот вам такая-то сумма, больше нет, используйте ее рационально для лечения граждан. Если надо, сами ищите средства и возможные варианты». Я бы понял это. Но то, как устроено финансирование сейчас, — меня не устраивает.
Мы наблюдаем какой-то хаос. Медучреждения погрязли в бюрократии. Для каждого больного необходимо рассчитывать количество препаратов, стоимость… Вообще-то это не задача медиков. Мы должны лечить. А мы вынуждены содержать колоссальный штат экономистов и бухгалтеров, которые круглые сутки сидят и смотрят, сколько затрачено на лечение граждан. Нас обязали работать с 22 страховыми компаниями. А это 44 проверки в месяц.
Клинические рекомендации по стоимости сильно отличаются от стандарта ОМС ?
Клинические рекомендации — это высший пилотаж того, что нужно сделать человеку, страдающему той или иной патологией. А стандарты — это то, что министерство может обеспечить за свои средства. Можно, например, захотеть и 3 миллиона потратить на лечение, и больше. Предела нет. Поймите, что ни одна страна в мире не может обеспечить своих граждан в полном объеме лекарственными препаратами. Наука не стоит на месте, постоянно возникает что-то новое. Бюджетных средств на это никогда не хватит.
Импортозамещение лекарственных препаратов в онкологии возможно?
Качество отечественных препаратов сегодня хромает на обе ноги. Мы их используем, но с жестким контролем. И все-таки вынуждены признаться, что оригинальные препараты по эффективности превосходят многие дженерики. Особенно отечественные, которые вызывают массу осложнений у пациентов.
Фармацевтическое предприятие в Новоуральске Фото: Павел Лисицын / РИА Новости
Если отечественные лекарства не лечат, почему тогда больницы их закупают?
По закону госзакупки должны быть ориентированы на минимальные цены. Представьте, что у вас в тендере конкурируют три компании. Одна дает меньшую стоимость и сознательно уходит в минус. А другие, с достойными лекарствами, не могут работать в убыль себе и ставят нормальные цены. Естественно, больницы вынуждены покупать дешевые и не самого лучшего качества препараты. Утверждают, что, якобы, это препятствует коррупции. На самом деле никаких барьеров такая схема закупок не ставит. От этой глупости страдают люди. Оригинальные препараты, конечно, более эффективны. Если говорить о доступности и качестве лечения, то нужно использовать оригиналы. Хотя весь мир использует дженерики. Но если они произведены в европейских странах. Как правило, такие препараты другого класса и другого качества.
Почему никто не контролирует качество?
В нашей стране много изъянов в организации фармацевтической промышленности. Фармацевтические компании — это коммерция, а любой частник ориентирован на прибыль. Они закупают субстанции по минимальным ценам, низкого качества, обещая проводить дополнительную очистку, которая не делается. То есть любыми способами снижают себестоимость. Один и тот же препарат, сделанный в Швейцарии и в России, действует по-разному. Поэтому лечение сопровождается множеством осложнений. А в детской онкологии такие отечественные дженерики вообще неприменимы. Там нужны оригиналы. В советское время был независимый контрольный институт. Все виды препаратов, которые выпускались в нашей стране, проходили жесткую и принципиальную оценку. Сейчас этого нет.
Кроме стоимости лекарств, санкции создают проблемы в плане научного обмена с другими странами?
Санкции нам мешают с точки зрения приобретения импортного оборудования, которое нам необходимо для проведения научных и клинических исследований. Безусловно, это резко осложнило все мероприятия. Например, у нас на выходе детский институт онкологии, где стоимость оборудования выросла в два с половиной раза по сравнению с уже утвержденными протоколами закупок. И это, конечно, большая проблема. Но научному исследовательскому обмену санкции не препятствуют. По-прежнему у нас идут плодотворные совместные конференции. Ученым политика не мешает поддерживать друг с другом контакт.
Томографическое исследование в Федеральном научно-клиническом центре детской гематологии, онкологии и иммунологии имени Дмитрия Рогачева Фото: Владимир Песня / РИА Новости
Недавно прошла ежегодная Европейская неделя ранней диагностики рака головы и шеи. Почему такое внимание к этой патологии?
Это достаточно агрессивные и опасные опухоли. Они на 8-9 месте по распространению. Ежегодно регистрируются более 30 тысяч новых случаев заболевания раком органов головы и шеи. Болезнь опасна тем, что диагностируется уже на поздних стадиях. Из-за этого больше половины пациентов погибают в течении первого года после постановки диагноза. Хотя девяносто процентов из них могли бы выжить. Такие международные мероприятия позволяют расширить возможности диагностики и своевременно начать лечение. А это определяет его успех.
Неужели обычная профилактика, без всяких «диагностических недель», не работает?
Медицинское сообщество попросту не готово своевременно диагностировать болезнь. Сейчас онкология выявляется пассивно. То есть, когда пациент сам приходит в больницу с жалобами. Человек перестает глотать, плохо дышит и обращается к врачу. А тот, зачастую, фиксирует заболевание уже на поздней стадии. Но любая программа профилактики должна настраиваться на активный поиск болезни у здорового на первый взгляд человека. Для этого и разработаны многочисленные скрининги. Они специфичны для каждого вида рака. Но чтобы первичная сеть этим занималась, им нужны средства и мощности, техника и кадры. А у нас это все в дефиците.
Наталья Гранина
Источник: lenta.ru